Спорить я не стал. Вот докажу делом — и будет знать, как вздыхать. Все свои вздохи возьмет обратно.

Наконец машина закатилась во двор, образованный высоченными утесами трех домов. Двор меж ними лежал как лощина, выходившая в большой мир лишь узким асфальтированным ущельем. Папа с мамой вышли из кабины. Папа был весел. Похоже, бетонно-панельные утесы ему нравились. Оно и понятно. Он вообще у нас любит все прочное, основательное, надежное. Мама говорит, это потому, что он и сам такой.

Но все равно было ужасно жалко, что там, в поселке, оставались теперь и наш двор, и огород, и виноградник. Вот если бы можно было перевезти сюда и их. А заодно — и Сервера, и Ваську Кулакова, и всех других ребят.

А разве нельзя? Сам читал: в Москве не то что виноградник — целые дома перекатывают с места на место, чтобы улицу расширить.

Ладно уж. Горю моему теперь ничем не поможешь. Прощай, Катта-Караван! Здравствуй, Ташкент! Привет, Юнусабад!

Стали разгружаться. Папа, Алишер и Билял Гиреевич засучили рукава, Сервер подал мне «Каму», я прислонил велосипед к дереву, и тут откуда ни возьмись подбежал незнакомый мальчишка, и, оглядывая «Каму», спросил:

—Велосипед? Дай покататься.

Я повел плечами — бери, мол. Но меня сердито остановил Сервер, крикнув мальчишке с машины:

—Эх, ты! А еще сосед! Неужели не понятно: сначала пацанов знакомых собери, вещички соседям помоги занести, а потом только велик чужой проси покурочить.

—Вот еще, покурочить... — сконфуженно пролепетал мальчишка, — Я осторожно... А пацанов собрать — это можно. Я сейчас...— и он мигом испарился.

Билял Гиреевич, придерживавший диван, явно заинтересовался нашим спором с мальчишкой.

—А ведь Сервер-то прав!— сердито выдохнул он.— Покататься любой мастак. А вот заметить, что рядом с велосипедом,— это не всякому по зубам.

Папа усмехнулся:

—Вижу, Билял-ака, пофилософствовать захотелось?

—Вот еще!— обиделся Билял Гиреевич. — Не место и не время. Только припомнился мне такой случай. Это когда я, так сказать, в первый раз женат был. В байский дом попал - не иначе. Кругом хрусталь, мебель, ковры. Ходить по дому страшно. И вот что там со мной приключилось в первый же день…

—И что же?— навострил уши Алишер.

Билял Гиреевич усмехнулся:

—Чудеса, да и только. Посреди свадебного торжества наступил я на валявшуюся на полу бутылку — ее будто кто специально подбросил — и, ясное дело, полетел головой вперед и прямиком протаранил ею югославскую стенку.

—Наверно, больно было?— воскликнул Сервер, слушая историю, о которой, похоже, и не подозревал.

Билял Гиреевич сердито погрозил пальцем:

—А это, между прочим, не ваших ушей дело! Взрослым рассказываю. А вы вон стулья выгружайте. И всякую другую мелочовку.

Сервер сердито засопел, а Билял Гиреевич продолжал уже вполголоса:

—Конечно, было больно. И голове, братцы мои, а больше — душе. Душе... Потому что все они, не исключая невесты, бросились оттаскивать меня от стенки, чтобы проверить — не сильно ли я ее поранил головой.

Папа захохотал:

—Стенку, говоришь, поранил? Великолепно! А что же ты?

—Ясно что,— развел руками рассказчик.— Пока они стенку свою драгоценную жалели да охали по поводу ее увечий,— унес я ноги подобру-поздорову. Наверное, уже без меня они мебель зеленкой обработали, забинтовали а, в придачу, еще и укол от столбняка сообразили. В мягкое место.

—Вряд ли! — усмехнулся Алишер. — Это ведь была стенка, а не венский стул. Куда ее, бедняжку, колоть-то?..

Трудно было понять, к чему клонит Билял Гиреевич этой своей историей про мебель, которой, если его послушать — так впору было чуть ли не скорую помощь вызывать и шкафы в травматологию везти... У взрослых вообще мало что поймешь... Хорошо, что размышлять по этому поводу было некогда. А тут еще и орава пацанов прибежала. Их привел — не обманул ведь! — тот самый мальчишка.

—А вот и мы!— воскликнул он.— Чего носить?..

Когда машина вынырнула из ущелья и тотчас же исчезла, мальчишка, собравший на хашар-подмогу всю горластую ораву грузчиков, тронул меня за плечо:

—Давай знакомиться... Самохвалов. Борис Самохвалов.

—Балтабаев,— отозвался я.— Володя.

—А ты в каком классе?

—В восьмом.

Борис просиял:

—Слушай, а давай к нам!

—К кому?— не понял я.

—К нам, говорю. В восьмой «в».

—А почему к вам?

—Да ты что! И не раздумывай!— напирал Самохвалов.— Мы ведь с тобой совсем соседи. Вон мой балкон, тоже на первом этаже. Знаешь, как удобно, когда в одном классе, и живешь рядом.