Главным образом «Декларация» предназначалась недовольным союзникам Советского Союза в Восточной Европе. Для руководителей КНДР ключевыми словами этого документа были: «Прочный фундамент уважения полного суверенитета каждой социалистической страны… заложенный XX съездом КПСС». Это было обещанием отказаться от вмешательства во внутренние дела других социалистических стран. Независимо от действительных намерений Советского Союза, северокорейские лидеры восприняли (или притворились, что восприняли) «Октябрьскую декларацию» как данную Москвой гарантию невмешательства в дела других социалистических стран. Ким Ир Сен и его приближенные могли питать немалые сомнения по поводу искренности Москвы, но «Октябрьская декларация» давала им квазизаконную защиту, являясь неким официальным документом, на который можно было при необходимости ссылаться. Видимо, именно поэтому эта «Декларация» так широко упоминалась в печати.

Могли быть и другие причины того, что СССР остался в стороне, когда Ким Ир Сен снова начал репрессивную кампанию против оппозиции и вернулся к своей прежней политике. В частности, обозначившиеся расхождения с Китаем могли в немалой степени охладить стремление Советского Союза защищать людей, которые по большей части (и вполне обоснованно) воспринимались как агенты китайского влияния. Как мы помним, в 19561958 гг. жертвами гонений становились в основном лидеры яньаньской фракции, а их падение означало снижение китайского влияния в Пхеньяне. В новых условиях такой поворот событий едва ли волновал Москву. В то же время готовность СССР принимать перебежчиков из Северной Кореи и предоставлять им политическое убежище была среди прочего и явным предупреждением для Пхеньяна.

К ужесточению мер против оппозиции объективно толкали и события в Китае, где вспышка либерализма оказалась очень непродолжительной. В июне 1957 г. либерализм «движения ста цветов» внезапно сменился репрессивной «кампанией по борьбе с правыми» [323] . В ходе этой кампании различным видам публичного «порицания», ссылкам и арестам подверглись многие представители интеллигенции и другие инакомыслящие, в том числе и из среды тех партийных кадров, которые несколькими годами ранее слишком уж увлеклись либеральными идеями реформаторов. После короткого периода колебаний маоистский Китай взял курс на отказ от десталинизации и установление неограниченной личной диктатуры «Великого кормчего» — процесс, который вскоре привел к кровавому хаосу «культурной революции». Ким Ир Сен, свободно владевший китайским языком и регулярно читавший китайскую прессу, очень внимательно следил за событиями по ту сторону реки Ялуцзян и едва ли мог не заметить перемены в китайской официальной позиции. С его точки зрения, происходившее в Пекине свидетельствовало о том, что в новых условиях китайские власти не будут настаивать на проведении в жизнь примиренческих, пролиберальных, почти «ревизионистских» решений сентябрьского пленума.

Весьма вероятно, что на ситуацию в КНДР существенное влияние оказала и критическая ситуация, которая сложилась в Кремле летом 1957 г. В начале июля группа умеренных сталинистов, возглавлявшаяся Маленковым, Ворошиловым и Кагановичем, на пленуме ЦК открыто выступила против антисталинистской линии Хрущёва и попыталась заменить его менее радикальным и более предсказуемым политиком. Прибегнув к сложным политическим интригам и бюрократическим маневрам, Хрущёв сумел обеспечить себе поддержку большинства ЦК КПСС и вышел из ситуации победителем. Несмотря на то, что цели советской и корейской оппозиции были едва ли не диаметрально противоположными, ситуация в московских коридорах власти напомнила Ким Ир Сену недавний августовский инцидент в Пхеньяне. С формальной точки зрения, оба кризиса действительно имели немало общего: в обоих случаях группа недовольных функционеров попыталась обеспечить себе поддержку большинства членов ЦК для того, чтобы добиться смещения партийного лидера и последующего радикального изменения политического курса (при этом стоит отметить, что умеренные сталинисты в Советском Союзе были гораздо ближе к успеху, чем умеренные антисталинисты в Корее). В июле и августе 1957 г. в северокорейской печати появлялись пространные статьи, посвященные кризису в СССР. Это было тем более странно, что обычно северокорейские газеты либо вовсе умалчивали о столкновениях в руководстве других социалистических стран и разногласиях между «братскими партиями», либо освещали эти конфликты как малозначительные [324] . Ким Ир Сен мог предполагать, что действия Хрущёва против советских «фракционеров» станут косвенным оправданием его собственных жестких мер против оппозиции [325] . Следует отметить, что кампания против фракционеров, до того проводившаяся без особой огласки, приобрела публичный характер всего через несколько недель после московского кризиса, в конце лета 1957 г.

До определенной степени итоги августовской и сентбрьской конфронтации были окончательно подведены осенью 1957 г., во время продолжительной беседы китайских и корейских руководителей. В ноябре 1957 г. представители сорока шести коммунистических партий собрались в Москве на празднование 40-й годовщины Октябрьской революции. Это была последняя встреча перед тем, как раскол между Советским Союзом и Китаем навсегда изменил ситуацию в мировом коммунистическом движении. Первые трещины в монолите «нерушимой советско-китайской дружбы» были уже заметны искушенному наблюдателю, хотя внешне все участники встречи старались продемонстрировать, что все остается по-прежнему. Как и ожидалось, Ким Ир Сен прибыл на встречу в сопровождении министра иностранных дел Нам Ира и нового «идеолога» ТПК Ким Чхан-мана, а также министра государственного контроля Пак Мун-гю. Визит Ким Ир Сена в Москву на этот раз продолжался три недели, с 4 по 21 ноября.

Всего год с небольшим прошел с момент предшествующей поездки Ким Ир Сена в Москву, но за это время международное и внутреннее положение КНДР изменилось радикальным образом. Ким Ир Сен и верные ему бывшие партизаны значительно укрепили свою власть в стране. Уцелевшие члены яньаньской и советской фракций больше не помышляли о протесте или сопротивлении, их главной заботой стало сохранение собственных жизней, что на практике чаще всего означало эмиграцию в СССР или Китай. С другой стороны, позиции Советского Союза и его возможность контролировать мировое коммунистическое движение серьезно пострадали в результате действия целого ряда факторов: назревающего разрыва с Китаем, подавления венгерского восстания, серьезных противоречий внутри советского руководства, и прежде всего в результате тех многочисленных социальных, политических и культурных последствий, к которым привела борьба с «культом личности». Много десятилетий спустя наблюдательный историк отметил, что коммунистический мир бесповоротно изменился после 1956 г., когда «…[коммунистическое] движение лишилось своей внутренней основы» [326] .

В этих условиях в Москве и состоялся разговор между Мао Цзэдуном и Ким Ир Сеном. После того как Ким Ир Сен вернулся домой, в Пхеньяне была проведена встреча руководящих работников высшего звена, на которой присутствовали около 150 человек. Ким Чхан-ман, член северокорейской делегации в Москве и восходящая звезда корейской иерархии (несколькими годами позже его тоже поглотит новая волна репрессий) собрал их, дабы рассказать об этой неофициальной, но крайне важной беседе китайского «Великого Кормчего» с северокорейским «Солнцем Нации». На этом собрании присутствовал и Пак Киль-ён, тогдашний начальник первого отдела МИД КНДР, который по происхождению был советским корейцем и охотно передавал в советское посольство свежие политические новости. Всего тремя днями позже он, цитируя Ким Чхан-мана, говорил советскому дипломату: «Т. Мао Цзэдун в беседе с Ким Ир Сеном несколько раз извинялся за неоправданное вмешательство КПК в дела Трудовой партии Кореи в сентябре прошлого года. Китайские товарищи, попросив устроить встречу между Мао Цзэдуном и Ким Ир Сеном накануне совещания, боялись, сказал в докладе Ким Чан Ман, что мы поставим вопрос о вмешательстве на московском совещании. Но мы были выше этого, оберегая авторитет братских партий. Решение сентябрьского Пленума ЦК в прошлом году было нам навязано извне, жизнь показала, что мы были правы на августовском Пленуме. Это горький опыт, который показывает, что нужно воспитывать у членов партии гордость за свою партию, бороться с космополитами, которые ориентируются на на свою, а на другие партии» [327] .

Ким Чхан-ман проинформировал собравшихся, что Пэн Дэ-хуай, присутствовавший на встрече, тоже принес Ким Ир Сену личные извинения как за «сентябрьский инцидент», так и за некоторые действия китайских войск, расположенных в Северной Корее. Ким Чхан-ман привел слова Пэн Ду-хуая о проведении китайцами незаконных разведывательных операций (возможно — хотя это и не совсем ясно из контекста, — направленных против Северной Кореи) и о «попытках печатать корейские деньги» [328] .