На пресс-конференции на “Эхе Москвы”, которая транслировалась по Интернету в Лондон, Луговой больше не выглядел запуганным “сгоревшим ресурсом,” выброшенным за ненадобностью, который в равной степени страшится британских детективов и российских заказчиков. На экране появился новый Луговой — уверенный в себе патриот, готовый ради Родины на все, гордый своей страной, которая не бросила его в трудную минуту. Отвечая на вопрос о возможной роли российской власти в Сашином убийстве, он неожиданно разразился тирадой о заговоре против России:

— Я воспитывался очень патриотично, я русский офицер, и могу вам сказать, что в самом вопросе уже заложена ментальность по отношению к России. Вы посмотрите, стоило России поднять стратегические бомбардировщики в воздух спустя 20 лет, как вы все, весь западный мир занервничал. То есть все остальные летают, а России нельзя летать. Я думаю, что России надо не просто на патрулирование, а на боевое дежурство [летать]. Чтобы было совершенно четкое понятие, что Россия в этом мире не будет никогда на задворках. Она была ведущей державой мира, слава богу, встала с колен, и будет находиться, кому бы это ни нравилось.

И вам всем придется с этим считаться. А то вот я читал вчера, [что] президент Франции Саркози выступал и журил Россию за брутальность в вопросах энергетики. Друзья мои, ну никто же не виноват, что у вас нет нефти и газа! И еще, я хочу обратить внимание, что все богатство британской империи создано на крови колониальных войн. Вы 400 лет грабили весь мир и теперь пожинаете плоды. Теперь вы демократы. Теперь у вас все в порядке. Теперь у вас достаточно денег, теперь можно брать и учить весь мир.

Луговой имитировал Путина. Теперь он был “одним из наших”, членом стаи. Став в декабре 2007 года депутатом Думы, он занял место в комитете по безопасности.

БОРИС ПОСЛЕ СМЕРТИ САШИ странным образом успокоился. Он сделал все необходимое, чтобы обеспечить будущее Марины и Толика, сказав: “Вы для меня теперь как члены семьи”. Но потерял всякий интерес к продолжению кампании по “разоблачению путинского режима”. Какие бы мероприятия в рамках “Фонда гражданских свобод” я ему ни предлагал, он на все накладывал вето. Похоже было, что Путин вообще перестал его интересовать. Однажды он мне сказал:

— Послушай, зачем попусту тратить деньги. К тому, что произошло, ничего не добавишь. Мы сделали все возможное и выполнили задачу. Вернее, не мы, а Саша. Ужасной ценой, но мы победили. И не потому, что такие умные, а потому, что они идиоты. Я всегда говорил, что исход нашего спора с Володей решит не самый умный ход, а самый глупый. И он, наконец, совершил его — самый идиотский из всех возможных ходов. У него не выдержали нервы. И он проиграл. Теперь он никуда не денется.

Я посмотрел на него недоуменным взглядом. Пока что получалось, что наш противник вполне преуспевает: у него неограниченная власть, любовь народа и, как утверждают некоторые, припрятано миллиардов тридцать в офшорах. А британцы предлагают ему ничью. Какое же тут поражение?

— Ты не понимаешь, — объяснил Борис. — Власть и деньги очень мало значат, если все показывают на тебя пальцем, как в сказке про голого короля. Вспомни, когда мы сюда приехали, как на нас смотрели? Путин был для них как свет в окошке — друг Владимир, высокая душа. А на меня он спустил всех собак, мол, беглый уголовник, пособник террористов. Но меня-то британцы от всего очистили, а он попался на убийстве со своим полонием и вынужден прятаться за Конституцию. И все это понимают, какие бы ничьи ему не предлагали. Плюс, в России каждый знает про взрывы домов — тоже наша заслуга. Страна, экономика не смогут стабильно функционировать, когда у власти человек с таким криминальным багажом. Это все до первого кризиса, и тогда нарыв лопнет, и ему крышка. Вот увидишь.

СТАВ СВИДЕТЕЛЕМ ЧЬЕЙ-ТО гибели, невольно задумываешься о собственной смертной персоне. Смерть Саши заставила и меня по-новому взглянуть на свою роль в конфликте Путина с Борисом. С того самого момента, как я отправился в Турцию спасать семейство Литвиненко и оказался на шесть лет втянутым в схватку олигарха с президентом, я считал это политической деятельностью. Путин и его режим были продолжением советской власти, с которой у меня были счеты с юных лет. Но я не был эмоционально вовлечен в персональный конфликт этих двух людей. В отличие от Бориса, у меня не было личного отношения к Путину — он был всего лишь кагэбэшник, функционер системы, или, максимум, враг моего приятеля. Бориса я, кстати, тоже не идеализировал; просто, зная все его грехи и слабости, я находил их в пределах допустимого (многие имеют ко мне по этому поводу претензии). Можно сказать, что для меня их схватка была чем-то вроде спортивного состязания, и я болел за более близкую мне команду.

Но гибель Саши изменила все. Конфликт перешел в другое измерение — теперь речь шла о смерти моего друга, о варварском убийстве. Это уже была не политическая интрига или столкновение уязвленных самолюбий. Спектакль, на который мне достался билет в партере, перестал быть мыльной оперой и приобрел шекспировский размах, яд и смерть вышли на авансцену, а все остальное — борьба за власть и богатство, геополитика, несбывшиеся ожидания свободы, судьба государства — все это отошло на второй план, став обстоятельствами убийства. Не важно, что будет с датским королевством, главное — коварное злодейство, накал страстей и черты личности действующих лиц. Сашина гибель стала нравственным стандартом, меркой, определившей сущность двух соперников: пусть Борис — самый алчный из капиталистов, а Володя — самый беззаветный из патриотов, но убийца — все равно убийца. И впервые я вдруг ощутил, что у меня есть отдельный от Бориса, персональный счет к Путину. Более того, я в первый раз почувствовал, что и сам нахожусь под прицелом.