– В него нельзя не влюбиться.

– Даже в нелепом наряде и дурацком гриме?

Селена рассмеялась.

– Ой… видел бы ты себя на мосту! Ну, определенно не Генрих Четвертый!

Костюм комика живо напомнил Анжу его собственный плачевный вид, в каком он возвращался с дуэли. Так и приняла его Селена, без малейшей брезгливости, спасла от смерти, излечила душевные раны. Ему было нечего возразить. Он представил: когда война войдет в каждый дом и не оставит выбора между честью и смертью, Селена не сможет остаться в стороне, одной из первых поедет на фронт и будет ухаживать в полевом госпитале за умирающими.

После сеанса они вернулись на Монмартр. Неторопливым шагом прогулялись к скверу и поднялись на террасу перед фасадом Сакре-Кёр.

Уже начинало смеркаться, однако людей становилось всё больше. В основном это были влюбленные парочки и семьи рабочих с Маки, пришедшие полюбоваться парижским закатом. Отсюда город открывался, как на ладони. Кое-кто бродил по зеленым лужайкам; молодые люди сидели на ступеньках лестницы и поглядывали на девушек.

Ниже, на улице кардинала Дюбуа, скучал полицейский патруль. А еще неделю назад здесь по вечерам блюстителей закона было не отыскать. Если ночью совершалось преступление, они появлялись лишь под утро, чтобы составить протокол и, как правило, забыть о случившемся. Сейчас – иное дело. Грядет война. Всё уютное, домашнее – то, к чему так привык глаз, – уже сегодня кажется немного нелепым. Пусть даже исчезли с улиц рабочие патрули, всё равно в воздухе ощутимо напряжение, какая-то недосказанность.

Словно спасаясь от гнева Господнего, испуганные горожане спешно покидают столицу. Зато на улицах появляется всё больше солдат. Они заполонили Париж и, в ожидании отправки на фронт, с любопытством осматривают город. Жители приветствуют их и наставляют, как лучше принять героическую смерть.

Вот четверка молодых вояк, у них штыки винтовок украшены астрами. Без сомнения, добровольцы. Уж они-то смогут разбить стальные армии кайзера. Юные романтики, любители Жаколио и Буссенара…

– Целый месяц! Целый месяц сидеть в резерве! – сокрушался худенький сержант; его товарищи согласно кивали. – Вот бы в Бельгию, да встречным ударом отбросить противника и запереть в Германии! Говорят, казачьи полки уже в нескольких конных переходах от Берлина. Еще немного, и вся слава достанется царю. Зачем нам оружие в тылу?

– Там, видно! – с заметным акцентом воскликнул солдат, непохожий на остальных – смуглый, поджарый, черноглазый. – Сюда летит!

– Действительно, – присмотрелся сержант. – Маленький какой-то. Это аэроплан… моноплан?!

Анж и Селена взглянули в указанную сторону. Высоко в сером небе по направлению к Холму двигалось пятнышко.

– Нет, не англичанин… Немец!

Словно в ответ на крик сержанта раздался отдаленный сухой треск: с окрестных улиц в воздух палило множество винтовок. Самих стрелков не было видно, они скрывались за домами.

– «Таубе»! – закричал сержант. – Всем за перила! С колена – пли!

Таубе. По-немецки голубь…

Первым выстрелил тот, с восточной внешностью. Он почти лег небритой щекой на приклад и улыбнулся ослепительно белой, хищной усмешкой. Винтовка дернулась в его руках, выстрел оглушил Дежана. Испуг заставил художника среагировать мгновенно. Анж широко расставил руки и закрыл собой Селену.

– Падайте, идиоты! – Сержант не отрывал взгляд от аэроплана с черными крестами на крыльях и одновременно рвал из кобуры револьвер. – Там могут быть бомбы!

Селена дернула Анжа за рукав и первая бросилась на землю. Выстрелы слились с гулом мотора. Крошечный аэроплан взмыл высоко над куполом Сакре-Кёр, сделал плавный разворот и полетел на север.

Прекратив пальбу, солдаты поднимались на ноги.

– Он над нами смеялся! – Тяжелое дыхание мешало сержанту говорить. – Этот пилот сущий дьявол. Какова же дальность полета этого проклятого «Таубе»? Где сейчас немецкие позиции? Ведь вчера их войска заняли Люксембург, а сегодня – только сегодня! – Германия объявила нам войну!.. И почему, черт возьми, молчали наши пулеметы?! Оборона Парижа никуда не годится!

– Кажется, я попал ему в крыло, – осторожно сказал один из солдат.

– Да ну! – разъярился начальник. – Лаваль, запомни, если б он сейчас горел на земле, это бы и значило попадание.

– Андрей, извини, – Селена была расстроена. – Кажется, у меня по шву разошлось платье…

– Какое, к черту, платье! – Сержант нашел новую причину для злобы. – Глупые буржуа! Мадам, это война! И если бы на этом аэроплане уместился пулеметчик, он вполне мог бы дать очередь…

– Возьмите себя в руки, мсье, – холодно сказала Селена. – Он только хотел вас припугнуть. Это ему удалось. К тому же всего пять минут назад вы досадовали, что не имеете возможности пользоваться оружием. Я не заметила, чтобы вы лично сделали хоть один выстрел.

Сержант задохнулся от возмущения и покраснел.

– Были бы вы мужчиной…

– И что? – шагнул вперед Анж. – Лучше идите-ка в свое расположение и ожидайте приказа об отправке на фронт. Там вам не придется воевать с женщинами.

– Это так, – горько сказал сержант. – Мадам, простите меня за невольную вспышку. А вы, мсье, сильный, здоровый, почему всё еще не в военной форме? Вам самое место в артиллерии – подносить снаряды. А в пехоту, пожалуй, не возьмут. Даже в окопе вы будете хорошей мишенью.