– По легенде он принадлежал какому-то индейскому касику, потомку тех самых дикарей, которые приносили кровавые жертвы среди затерянных в сельве пирамид. И резали предков наших уважаемых Пикассо, Риверы и Хуана Гриса. Ром хранился в горной пещере у ледника, а потому за полтысячи лет прекрасно сохранился. Затрудняюсь сказать, как он попал к контрабандистам. Главное, я приобрел его практически за бесценок.

Пижар благоразумно умолчал о словах контрабандистов, что зелье замешано на крови тольтекской или ацтекской принцессы, умершей в страшных муках на алтаре.

Папаша прислушался к окружающим звукам. За окном играл аккордеон. Прохожие негромко переговаривались. Кто-то смеялся. Заскрежетало проехавшее мимо авто.

– Как долго… как долго я… отсутствовал?

Пижар улыбнулся.

– Десять минут, не более.

– Но джунгли… девушка… французский флот…

– Это пираты.

– Пираты?.. Я тоже это понял! Но ведь флаги…

– Флибустьеры, буканьеры или кто там еще не поднимали «Веселый Роджер». Можете мне поверить, я знаю об этом достаточно много. Череп с костями – позднее измышление сочинителей авантюрных романов.

Папаша еще некоторое время собирался с мыслями.

– Не значит ли это… что я должен поверить в сверхъестественное?!

– Ваше дело. Я склонен искать простые ответы.

– Но сам ром… Что же это такое, черт возьми? Наркотик?

Пижар нахмурился и стал водить пальцем по переносице.

– Не знаю. Мне кажется, что это некое послание, письмо, которое не дошло по нужному адресу. Странная посылка с воображаемой синематографической лентой, отправленная около четырех, или около того, сотен лет назад. Быть может, это послание позволит и нам кое-что понять. Не стану отрицать несомненную загадочность явления. Вместе с тем вокруг нас происходят события не менее странные и захватывающие. Спешу вас успокоить: напиток не вызывает привыкания. Мне вчера захотелось попробовать его снова. Представьте, видение оказалось более тусклым и прозаичным.

– А как вы объясните… ожившие картины Руссо?!

Пижар помолчал.

– Насколько я знаю, ром пролежал у контрабандистов очень долгое время. Они боялись его продавать. Необыкновенная вещь, понимаете ли… Тем не менее Руссо за свою жизнь вполне мог побывать на той части побережья… – Он хотел добавить что-то, но осекся.

Фредэ заметил замешательство барона.

– Договаривайте же, я требую!

Пижар замялся.

– Бывший хозяин напитка и, кстати, единственный человек, который решился его попробовать до нас… ах да, может, еще и ваш Руссо… в общем, он просил подумать, есть ли необходимость читать чужие письма… Признаться, этим он меня озадачил.

– Господь с вами, дорогой барон! Вопрос только в этике?

– И только в ней.

– Ну что же вы меня так пугаете! Беру всю партию!

– Еще? – предложил барон, разбавляя ром водой один к четырем. – Сейчас будет лишь эффект легкого опьянения, не более. Наконец-то вы поймете и оцените настоящий вкус напитка.

Фредэ принял стакан и потянулся к бараньей ноге.

– Просто так предлагать подобную выпивку нельзя. Нужно сделать настоящий праздник.

– Например, карнавал! – оживился Пижар. – Карнавал в карибском стиле. Я об этом иногда мечтаю. От скуки. А сейчас такой замечательный повод!

– Прекрасная идея! Пираты! Рэли, Д’Олонэ, Рок Бразилец и так далее… Вход только в костюмах. Сабли, треуголки и деревянные ноги. Дамы в кружевных платьях…

– И в ботфортах! – Барон поддел вилкой капусту. – И в кандалах!

Они звякнули стаканами.

– Такого Париж еще не видел, – сказал Фредэ.

Пижар мечтательно покачал головой.

– Срочно нужна афиша! – вдруг заволновался папаша. – Чтобы каждый чувствовал: не приду – умру!.. Только нет художников. Представьте, барон, такую нелепость: на Монмартре нет художников! День, когда Пабло Барселонец переехал на Монпарнас, следует объявить трауром. Когда настоящие таланты начинают посещать дорогие рестораны, это означает гибель эпохи.

– Однако же не все покинули Холм…

– Любезный барон, – Фредэ посмотрел на собеседника с укоризной, – извините, но оставшиеся смыслят в искусстве не больше, чем мы. Эти, коих вы упомянули, могут лишь подражать Барселонцу. Или Моди.

– Не буду спорить о вкусах, – нахмурился Пижар. – Кстати, раз уж зашла речь… Как вы отнесетесь к плакату работы Модильяни?

– Не всем по душе такой стиль. Некоторые при виде его картин задумываются: падать ли перед ними ниц или же хвататься за палку. Упреждаю следующий вопрос: Пикассо хорошо прижился на Монпарнасе, и его оттуда чертовски сложно выманить. Конечно, когда выпьет, он ностальгирует по Холму – мол, лучшие годы жизни… Да только пьет теперь Барселонец в «Клозри-де-Лила», а не в «Кролике». К тому же сейчас его нет в Париже, – папаша со вздохом насадил на вилку ворох мелкой рыбешки. – Вот кто-нибудь из символистов…

– Постойте, – прервал его барон, – мне казалось, что символисты выходят из моды и вымирают как вид…

– Не преувеличивайте, мсье Пижар. Это живучая поросль. Со временем кубизм если не уйдет бесследно, то станет обыденным явлением. А они еще скажут свое слово.

– Но символизм утратил былую новизну, согласитесь хотя бы с этим!

Фредэ неопределенно повел плечами.

– Скорее, потерял фальшивый лоск. Я не боюсь показаться старомодным. Есть то, что приносит деньги. Есть то, что имеет признаки гениальности, – оно стоит дороже, и неважно, исполнено ли это кубистом, фовистом, символистом… Вы заметили, что во времена жестоких перемен искусство начинает попахивать тленом? В моду входят образы смерти, демоны бездны, ангелы скорби… Макабр не зря возвращается из средневековья. Так было всегда перед большими войнами. Предчувствие трагедии витает в воздухе, и люди искусства чуют этот дух острее остальных. Грядет война… Кое-кто еще надеется на мирный исход. Пусть это не патриотично, однако я имею в виду разумную молодежь, которую не слишком тянет в окопы. Но мы-то с вами в юности пережили Третью республику и видели обугленные развалины Парижа.