И снова мы услышали внизу чьи-то голоса, точь-в-точь как и вчера.

По выщербленным ступенькам мы спустились за дедушкой и увидели на площадке троих молодых людей. Они склонились над белым листом ватмана, на котором было что-то начерчено, и о чём-то беседовали. Дедушка поздоровался, мы с Лёнчиком тоже кивнули. Незнакомцы повернулись к нам, и один из них — высокий красивый блондин с голубыми глазами — спросил:

— Вы что-то хотели?

— Да понимаете — сказал дедушка, — вот эти сорвиголовы вчера взобрались на колокольню… И этой ночью ретировались по пожарной лестнице, а друга своего, Крутя, оставили. Так вот мы и пришли выручать пса из плена…

Блондин с голубыми глазами засмеялся:

— Так, значит, это они и есть? — Он смерил нас с головы до ног удивлённым взглядом. — Говорил сторож, что всю ночь не давал покоя ваш пёс. Бушевал на колокольне, будил сородичей вокруг… Это хорошо, что мы вчера ключ от колокольни взяли с собой, а то сидеть бы ему взаперти до завтра, пока директор не приедет с рыбалки… — Перевёл взгляд на своих коллег, добавил: — Эта колокольня, видите ли, ещё и такую неприятность людям приносит…

— Кому неприятность, а им, — дедушка кивнул в нашу сторону, — думаю, только радость.

— Э, нет, — возразил блондин с голубыми глазами, — эта радость чревата последствиями, всё могло случиться. Ну, да вскоре этой опасности уже не будет…

Дедушка не понял:

— Как это не будет? О чём вы?

— А так, — потёр руки блондин с голубыми глазами. — Вот разрабатываем проект, как бы эту колокольню положить на землю. Не нужна она, как выкопанный ихтиозавр… Только и смотри, чтоб самолёт, чего доброго, не зацепился за неё в тумане, только и остерегайся, чтобы дети на неё не полезли. А то бывает, она и молнию сюда притягивает… Бьют молнии!.. Здесь мы построим целый комплекс современных модерновых сооружений. Но, простите, о чём это мы с вами… Некогда… Так что вы можете искать своего пёсика…

Но дедушка почему-то стоял будто окаменелый.

— Так, так… — вздохнул он. — Вы, конечно, правы, что каждому поколению своя архитектура и своё лицо земли. А мне жаль…

— Хе-хе, — усмехнулся другой молодой человек. — Чего вам жаль?

— Жаль эту колокольню…

— Вон как… Жаль бабусе девичества, но не вернёшь… — И он засмеялся. — Так вы, может, хотели, чтобы и колокола подняли на колокольню и чтобы ударили в них. Смотришь, вы бы и перекрестились…

— Ну-ну, — нахмурился дедушка, — бойко говорите, юноша, весьма бойко… Только, видите ли, эта колокольня, давними пращурами нашими построена, помогала мне когда-то оборонять Советскую власть…

Услышав такое, молодые люди положили карандаши на ватман, закурили по сигарете и дедушке протянули:

— Курите…

— Нет, нет, спасибо, я уже не курю, — сказал дедушка, — давно не курю, потому что считаю, что курение ни к чему… Как то крестное знамение, о котором вы говорили…

— Простите, но всё же интересно, как же эта колокольня помогала вам вдруг оборонять Советскую власть?

— Э, дорогие мои товарищи, дело это прошлое… Ну, а коли интересуетесь, могу и рассказать. А вы, Жужу, — повернулся дедушка к нам, — поскольку уже освоили эту колокольню, поднимайтесь наверх… Вы разрешите им? — спросил дедушка у блондина с голубыми глазами.

— Ладно, пусть идут, — махнул тот рукою, — только осторожно, чтоб не упали. — Повернулся к дедушке: — Это же жизнь человеческая, понимаете…

— Если они ночью сумели побывать там, то теперь уже как по писаному. — Дедушка посмотрел на нас с доброй улыбкой.

Мы, конечно, не боялись идти наверх, но нам тоже хотелось услышать дедушкин рассказ, и я сказал:

— Ничего, дедушка, мы немного позже…

— Ну что ж, хорошо. Тогда подождите минутку, а потом вместе покарабкаемся… Мне тоже интересно побывать там, где я давным-давно, когда ещё был безусым и только-только начинал тревожить бритвой верхнюю губу, лежал.

— Может, звонарём работали? Или в монашеской рясе ходили? — снова подал голос один из троих.

Дедушка ничего не ответил на те слова, лишь взглянул на сказавшего это из-под насупленных бровей, делая вид, что не расслышал.

— Был я там, под куполом, в восемнадцатом году с «максимом», своим пулемётом. Завод наш тогда первым в городе восстал против оккупантов и гетманцев, вытурил их в три шеи прочь отсюда за реку, на луга. Тогда и заводские корпуса наши, и вот этот монастырь по соседству, и эта колокольня превратились в крепость. Рабочие день и ночь отражали атаки врагов. А моё место было вон там наверху, на колокольне. Ох, сколько хлопот задала она чужакам! К ней не подступиться, потому что на ней установлены орудия, на ней пулемётные гнёзда, вся она, как ёж, ощетинилась стволами. Тогда на заводе у нас говорили, что колокольня эта, возведённая далёкими пращурами, стала спасительницею нашей. Видно, были они не только мозговитыми строителями, но и воинами мудрыми — знали, где и как надо ставить её. А кладка-то какая! И мы, рабочие, смотрели на неё, на колокольню, как на хорошего и надёжного соратника в борьбе. А теперь, видите ли, она вам мешает. Ме-ша-ет! — Дедушка больше ничего не сказал, повернулся к нам и уже совсем тихо проговорил: — Ну, внучата, пойдёмте, поищем нашего пленника…

Круть действительно-таки оказался молодцом. Я уже надеялся, что он сбежал, потому что двери были открытыми, но когда мы поднялись наверх, он неожиданно выскочил из круглой комнаты и с радостным лаем кинулся нам навстречу.

Дедушка от нас отстал. Он на каждом шагу останавливался и подолгу задумчиво смотрел в окно. Может, просто отдыхал, а может, далёкие воспоминания задерживали его.

Наконец и он вошёл в круглую комнату.

— Так-так, — сказал, тяжело переводя дух, — всё как тогда. Нет, немного иначе. Не вижу больших колоколов. И часовой механизм полуразобран… А вот здесь я лежал со своим «максимом». Тогда, именно тогда и часы остановились, потому что уж очень пули гетманские их били. Может, тогда и те два зубчика…