Костя стал хуже учиться, лихо дрался с реалистами, приобрел в гимназии сомнительный ореол храбреца и забияки. Положил этому конец Воронцов-старший. Он отдал сына в гимнастический клуб, купил ему перчатки для бокса, маску, тренировочную рапиру: драться нужно умело. И по делу.

Но мушкетеры, а позже великолепный Сирано де Бержерак долго еще царили в его вихрастой голове. И не то чтобы мечтал Костя о прекрасной графине в неприступном замке или о том, чтобы шпагой проложить себе дорогу к трону, богатству и славе, — нет. Его привлекали в любимых героях смелость и верность в дружбе.

Война, настоящая, жестокая война, с убитыми и искалеченными, с голодом и разрухой, быстро заслонила всю эту книжную романтику, вторглась в гимназический мирок рассказами соседей, старших братьев, отцов… И если в пятнадцатом году Костя убегал на фронт — добрался до Можайска, — то в семнадцатом не удрал, как когда-то, а попросту ушел с красногвардейским отрядом. И прощался с отцом и матерью, не выпуская из рук новенькую, липкую от щедрой арсенальной смазки винтовку…

Эскадрон пробирался глухими оврагами вдоль железнодорожного полотна на север, все больше удаляясь от станции.

Дубов ехал расстроенный и хмурый. Вынужденный отход разведчиков он расценивал как поражение. Единственное, что утешало, это безукоризненная дисциплина и порядок в отряде.

Командир перебирал в памяти до мельчайших деталей события последних часов, пытаясь найти ошибку в своих действиях, но не находил ее.

…Вскоре после первого сообщения аппарат снова ожил — соседняя станция передавала, что бронепоезд прошел. Телеграфист отстукал ответ и умоляюще посмотрел на Дубова. Командир чуть заметно улыбнулся и махнул рукой. Телеграфиста словно ветром выдуло из аппаратной — побежал на огороды прятаться. Затем события помчались, как телега под гору…

По плану Дубова бронепоезд должны были взорвать южнее станции, так как севернее почти вплотную к пути подходили дома Кокоревки. На всякий случай у выхода со станции разобрали пути. Ступин, сапер разведотряда, оборудовал позицию, заложил заряд, патрон-боевик, свернул тощую цигарку для подпала — сам он не курил и табак носил исключительно для взрывных надобностей. Когда, получив сообщение с другой станции, Дубов прибежал к нему, Ступин, удобно расположившись в неглубоком, только что отрытом укрытии, рассказывал двум своим помощникам, молодым саперам, о коварных свойствах динамита.

— Настоящий динамит — это тот, который на нитроглицерине сделан. А нитроглицерин, знаете, — штука страшная, от малейшего удара взрывается. Ну, и динамит тоже, немногим лучше. Так что обращение с ним должно быть вежливое, будто он тебе невеста и ты с ней впервые на посиделках…

— Степан вышел… — С разбегу упал рядом со Ступиным командир. — По линии передали. Считай, через полчаса у нас!..

— Я готов.

Дубов бегло взглянул на несложное хозяйства Ступина. Ему бросилось в глаза, что змейка бикфордова шнура обрывалась саженях в тридцати от наскоро отрытого окопчика. Путь к ней был замаскирован несколькими шпалами, полу-обгорелой лесиной. Ступин перехватил взгляд командира.

— Ты это что, Степан? Со смертью шутки шутить вздумал?

— Николай Петрович, я на коротком шнуре решил. Так вернее… Взрывчатки мало, а то бы на двух точках заложили, для проверки. А так, черт его знает, может, притормозит кадет, а может, я рассчитаю неправильно… На коротком шнуре — оно вернее, — повторил Степан как самое сильное доказательство своей правоты. — А отбежать успею. Наше дело не без риска… Вон ветка стоит — как поравняется, так и палю. Тут уж без ошибки, крути не крути, а въедет он на фугас, под самый взрыв.

Командир был достаточно опытным фронтовиком, чтобы знать все коварство динамита. Лекцию молодым бойцам он бы прочитал не хуже Степана. И не хуже его понимал, что сапер затеял игру со смертью.

Отходя от окопчиков, он услышал, как Степан тихо сказал старшему из помощников:.

— Коля наш в общем-то парень с понятием, сразу углядел…

Дубов усмехнулся про себя тому, как странно прозвучало в этой напряженной обстановке имя «Коля», от которого он уже стал отвыкать. Для одних он был командир, для других Николай Петрович. Колей его звали иногда — те разведчики, которые вместе с ним организовывали отряд год назад…

Харин и выделенные под его команду красноармейцы успели устроиться не хуже, чем Ступин. Фома отрыл небольшой окопчик, замаскировал его лозняком и разложил на земляной полочке гранаты — чтобы удобнее было… Рядом с ним пристроился Гришка. От Фомы веяло такой спокойной уверенностью, что Дубов задерживаться здесь не стал и пошел на другую сторону насыпи, где залег со своим десятком Ибрагимов. На путях он остановился. Показалось, что подрагивают под ногами шпалы…

Станция выглядела мирно и тихо. Семафор стоял с приветливо поднятой рукой, по перрону расхаживал солдат в форме дроздовцев. Это Лосев изображал часового на случай, если кому-либо из офицеров бронепоезда вздумается посмотреть в бинокль на станцию. Другой разведчик — санитар Егоров — стоял в красной фуражке начальника станции возле колокола. Вроде все в порядке.