Ирвинг как раз поднимался на ноги. В голове у него еще гудело от удара. Он замер на одном колене от невероятности происходящего.

Колышек не соскочил. Брюн просто успела закрыть грудь рукой. Очевидно, Ирвинг пробил ей кисть насквозь. Теперь Брюн, рыча от кошмарной боли, пыталась вытащить кол из кисти другой рукой. Она обожглась и закричала еще ужаснее. Ритуальное покрывало наполовину сползло с гроба.

Люди, присутствовавшие в соборе, в паническом ужасе бросились вон с криками и плачем. В узких дверях, ведущих на внешнюю галерею, мгновенно началась давка. Это лишь усиливало ужас до смерти напуганных людей.

Ирвинга потащила обезумевшая толпа, как волна тащит рыбацкий баркас. В соборе стало полутемно. Несколько подставок со свечами опрокинули и растоптали. Удивительно, как только не начался пожар. Но бог не попустил совершиться злодеянию. Ирвинг уцепился за колонну. Над бушующим людским морем он увидел отца Анатолия. Он громко читал молитву от нечистой силы. Голос его срывался. Священник заполнял паузы энергичными взмахами кадила. Увиденное вернуло Ирвингу присутствие духа.

Брюн не оставляла попыток избавиться от колышка в руке, причинявшего ей нестерпимую боль. Но все было тщетно. Тогда Брюн обратила прекрасное лицо к куполу и яростно закричала:

— Карл, ну где ты!

Из узкого окна в куполе с треском посыпалось стекло. В освободившемся проеме появилась высокая фигура в черном плаще. Брюн с невнятным плачем, звучавшим ужаснее самого злобного рычания, протянула к Карлу покалеченную руку — так ребенок тянет руки к матери. Верхняя губа ее вздернулась, обнажая крепкие острые белые зубы и огромные клыки. Люди в соборе закричали, и тогда Карл сделал уже знакомый Ирвингу жест. Несколько человек с отчетливым стуком упали, другие словно оцепенели. Все смешалось в душе Ирвинга — боль, ненависть и жалость. Он смотрел на происходящее словно далеко со стороны. Ирвинг вдруг понял, что он — единственный человек в соборе, на кого чары упырей не оказали воздействия. Он словно очнулся и спохватился, что потерял слишком много времени. Ошибка Ирвинга заключалась в том, что он не ожидал встретить сопротивление, посчитав рассказ отца Анатолия дежурной сказкой мракобесов. Он не был готов драться с Брюн — и все еще не мог представить себя и Брюн, сошедшихся в смертельной схватке. Слишком много противоестественного эротизма было в этом видении.

Ирвинг сунул руку в карман, где у него лежал запасной колышек. Какая-то струна последний раз жалобно зазвенела в его душе и лопнула с болезненным треском. Ирвинг окончательно осознал, что молодая красивая женщина в гробу — это не Брюн, а проклятый паразит, уничтоживший ее душу и вероломно захвативший ее тело. Теперь ни любовь, ни жалость не могли остановить его. Ирвинг прикинул, что все еще может пробить ей шею, если кинет колышек достаточно метко и с силой. Но он не успел.

Карл улыбнулся в вышине и сказал:

— Иди ко мне.

Гроб медленно оторвался от помоста. Икона Богоматери с Младенцем, лежавшая на груди Бюн, свалилась на пол. Гроб вместе с Брюн стремительно поднялся, и порывом воздуха загасило почти все оставшиеся свечи. В соборе стало совсем темно. У Ирвинга зашевелились волосы на голове. Только тут он обратил внимание, что не слышно голоса отца Анатолия.

Гроб влетел под купол. Сверху раздался жуткий, леденящий душу замогильный хохот двух упырей, когда Брюн и Карл обнялись. Упыри принялись целоваться, и Ирвинг стыдливо отвел глаза. «Постеснялась бы при живом-то муже», подумал Ирвинг. Затем как-то резко посветлело; когда Ирвинг поднял глаза, под куполом уже никого не было. Лишь печальный лик Спасителя смотрел на людей.

Монахи включили огромную, пыльную электрическую люстру. Споро и без пререканий убрали валяющиеся на полу цветы и ленты из венков, упавших с гроба. Пострадавшим в давке оказали посильную помощь. Некоторые еще не вышли из транса, в который их погрузил Карл. Их отнесли в лазарет при монастыре. Увы, были и погибшие. В обезумевшей толпе задавили двоих детей, а несколько людей скончались на месте от мгновенной остановки сердца.

Люди покидали собор. Ирвинг слышал их негромкие разговоры.

Он не сомневался, что к вечеру уже весь Новгород будет в курсе случившегося.

Осина сильно поднимется в цене.

У Воскресенского собора в Деревяницах было пять куполов. Они сидели на крыше плотно, словно грибы. Карл и Брюн вылетели из центрального. Брюн держала свою покалеченную руку здоровой и поглаживала ее.

— Идиот, — шипела она. — Невежда…

Осиновые колья не имели над Брюн большего эффекта, чем над обычным человеком. Но даже если совершенно обычному человеку проткнуть сердце колом, он умрет. А если пробить руку — будет много крови и масса неприятных ощущений.

Тем временем парочка забрала слишком влево и чуть не налетела на соседний купол. Карл завис в воздухе неподвижно, огляделся, и скомандовал:

— Вылезай.

Он энергично встряхнул гроб Брюн, за край которого держался и который, собственно, и тащил. Брюн послушно перекинула через бортик сначала одну ногу. Затем, путаясь в широком подоле платья, другую. Брюн глянула вниз, и у нее закружилась голова. Очень не хотелось вставать в пустоту. Хотелось на что-нибудь опереться, например, на руку Карла. Но она не стала этого делать. Вместо этого Брюн произвела все необходимые для левитации изменения в силовых каналах собственной ауры, и шагнула вниз. Воздух казался плотным, как вода, и поддерживал ее. Брюн облетела гроб и встала в воздухе рядом с Карлом. Ощущение было очень необычным. Брюн казалось, что она скорее плывет, чем летит.