Шрифт:
А он смотрел на этих мужественных ветеранов и думал:
«С ними я пройду всю Италию и восстановлю поруганную дедовскую власть на вечные времена».
Он отправлялся во главе сорока тысяч человек и тысячи шестисот кораблей, оставляя после себя в Элладеполное опустошение.
VII
После смерти Мария главою республики стал Цинна. Его законы были направлены к улучшению жизни народа, и за ним шли рабы, вольноотпущенники и большинство италиков. Цинне казалось, что республика на правильном пути, однако кто-то ей мешал, а кто — Цинна не понимал.
Демократия, единая в ненависти к олигархам, но неустойчивая в своих целях, подчинялась сенату, который строил против нее козни.
Мульвию казалось, что всё идет хорошо. Только слухи о возвращении Суллы, волновавшие Рим, беспокоили его.
Популяры не давали Цинне покоя, требуя принять меры дляохраны республики от вторжения «врага отечества», но консул, зная от соглядатаев о немногочисленном войске Суллы, говорил:
— Стоит мне только крикнуть, и весь Рим подымится против злодея!
Однажды Цинна, находясь у Цезарей, поспорил с молодым Гаем, своим зятем, за которого вышла недавно его любимая дочь Корнелия.
Гай, сын брата Юлии, вдовы Мария, и жены его Аврилии, был еще молод, но уже выказывал большие способности: умный, образованный, он возразил тестю, когда тот повторил свое любимое выражение о готовности всего Рима выступить против Суллы:
— Не преувеличиваешь ли ты, дорогой отец? Сулла выдержал яростную борьбу против азиатских полчищ Митридата…
— Но не против римлян!
— Онразбил Фимбрию…
— Кто такой был Фимбрия? Пустой человек, щеголь, хвастун, смелый любовник…
— И храбрый воин! Разве ты сам не превозносил его, посылая с Валерием Флакком в Грецию?
Цинна нахмурился. Он сознавал, что зять прав.
«Но как помешать Сулле? — размышлял он, поглядывая на вдову Мария и думая, что она должна тотчас же выехать из Рима, лишь только Сулла высадится в Италии. — Берега охраняются плохо, и неизвестно, где он бросит якорь. И, конечно, нужно ожидать его со стороны Остии или ближайшей гавани к Риму. Завтра побеседую с Карбоном, и мы подумаем, что делать».
Меры пришлось принимать срочные. Цинна и Карбон решили произвести набор войск, узнав, что сенат получил гордое послание Суллы. Перечислив, что им сделано в Югуртинскую и Кимбрскую войну, во время претуры в Киликии, в Союзническую войну, во время консульства и в борьбе с Митридатом, проконсул обвинял сенат в том, что его, Суллу, сделали проскриптом, друзей перебили, дом разрушили и его жена принуждена была с детьми спасаться бегством от палачей. Послание его кончалось словами: «Я отомщу за эти жертвы и за всю республику, невзирая на сословие виновных, их заслуги и магистратуру. Я — меч Марса-мстителя над непокорной Италией».
Сенат испугался и отправил к Сулле посольство с предложением мира. Только теперь понял Цинна, кто мешал правильной жизни республики: сенат! Нужно было раздавить его, когда они с Марием заняли Рим!..
Взбешенные поведением сената, Цинна и Карбон, провозгласив себя консулами на два года, решили посадить войска на корабли и направить их в Либурнию.
— Оттуда мы двинемся навстречу Сулле, — говорил Карбон воинам, — и нападем врасплох на него.
Переправив благополучно часть легионов, Цинна стал готовить остальных воинов.
День был пасмурный, море неспокойно билось о берега. Легионарии неохотно садились на корабли. В полдень лазурное море потемнело, и войска стали роптать.
— Буря будет! Куда он нас ведет? — кричали легионарии. — Против победителя Митридата? Против его ветеранов? Не пойдем!..
— Разве можно устоять против Суллы? Не будем воевать с земляками, проливать римскую кровь!
Ропот разрастался. Воины решили самовольно возвратиться на родину.
К вечеру легионарии высадились на берег и бросились в рассыпную:
— Домой, домой! Не хотим больше воевать! Домой!
Цинна выбежал из шатра с обнаженным мечом в руке.
— Остановитесь! — закричал он. — Кто, как не вы, должны защищать республику от патриция, — который угрожает нам и сенату жестокой расправой? Воины, вспомните времена Мария, боровшегося за плебс! Вспомните свое господство и подумайте, что. несет нам Сулла! Кровь, насилия и грабежи!..
— Домой, домой! — прервали его легионарии, и рев сотен глоток заглушил речь консула.