— У меня нет рук? Как же, вот они, и даже целых две!

— Но ты ими не пользуешься.

— По-твоему, мне нужно что-то схватить?

— Именно.

— Когда? Сейчас?

— Ну, конечно, сейчас. Вряд ли тебе еще раз представится возможность быстро разбогатеть.

В ответ на эти слова не отличавшийся особой сообразительностью белюк только еще шире распахнул глаза и на некоторое время замолчал, словно онемев.

— Аллах акбар! — выдохнул он наконец. — Ты хочешь сказать, что я должен поступить, как двое наших начальников?

— Да, но не один, а вместе со мной.

— Но это же немыслимо!

— Я бы на твоем месте подумал и постарался понять. Взвесь все хорошенько, но только смотри не упусти момент: ведь Абдулмоут может вернуться в любую минуту. Тогда будет поздно, и счастливый случай больше никогда не повторится.

— Ты что, в самом деле говоришь серьезно?

— Перед лицом Аллах и Пророка клянусь тебе, что не шучу.

— И ты действительно думаешь, что такая затея может удастся?

— Да, потому что она удалась Абуль-моуту и его белюку. Вспомни о том, сколько всякого добра здесь находится, вспомни о ружьях и боеприпасах, о платье и утвари, о торговых товарах и разной снеди; разве мы с тобой можем купить что-нибудь из этого на наше нищенское жалованье! Подумай также о быках и коровах, которые пасутся там, снаружи, и представь себе, сколько все это стоит. Ты знаешь, сколько слоновой кости мы можем получить у негров в обмен на одну-единственную корову?

— О да, это я знаю. В Хартуме мы выменяли бы на эту кость тридцать или даже больше коров.

— Совершенно верно. А у нас здесь стадо в триста с лишним голов. Если бы мы поступили так же, как Абуль-моут с Абдулмоутом, мы бы в мгновение ока стали богатейшими людьми!

— Что правда, то правда, — взволнованно проговорил белюк, — но ведь это был бы страшный грех!

— Вовсе нет, это было бы только справедливое наказание обоим: вспомни, как они нажили все это богатство, и как Абдулмоут поступил с нами. Решайся же и начинай действовать! В подобных случаях нельзя терять времени!

Белюк изо всех сил стиснул руками голову, потом дернул себя за нос, ударил себя в грудь, чтобы убедиться, что все происходящее с ним — действительно явь, а затем возопил:

— О, Аллах, смилуйся и одари меня просветлением! Мне кажется, что я сплю!

— Так проснись же, проснись, пока еще не поздно! — увещевал его фельдфебель, буквально горя от нетерпения.

— Не торопи меня! — взмолился белюк. — Моя душа пришла в смятение от твоих чудовищных речей. Я должен ее немного успокоить.

— Как же ты собираешься это сделать?

— Я хочу достать табаку и выкурить трубку.

— Это неплохая мысль. У меня тоже есть чубук — вот он, висит на шее, но табак как раз кончился.

— Я принесу и для тебя.

Белюк встал и поспешил прочь, но, отойдя уже довольно далеко, вдруг вспомнил о своем служебном долге. Тогда он остановился, обернулся и крикнул пленнику:

— Но ты ведь не убежишь? Ты мне обещал?

— Я не сдвинусь с места, — заверил фельдфебель.

— Помни, что иначе тебя настигнет пуля охранника!

— Не беспокойся, я умею держать свое слово! Но не говори никому о том, что ты от меня услышал!

— Не буду; да мне бы все равно никто не поверил.

С этими словами белюк двинулся дальше. Фельдфебель продолжал сидеть в прежней позе. Он уже расправился с лепешкой и рыбой и теперь вполголоса о чем-то говорил сам с собой, обеими руками поглаживая седую бороду.

Вскоре белюк вернулся, бережно неся на вытянутой руке свой тощий кисет. Табак является в поселке дорогим товаром и очень ценится его обитателями. Несмотря на это, набив свою трубку, белюк радушно протянул кисет фельдфебелю. Тот пропустил сквозь пальцы горсть размолотого в муку и смешанного с листьями ароматных растений табака и, доставая свою трубку, спросил с лукавым видом:

— Кому принадлежит этот табак?

— Разумеется, мне, — удивленно ответил белюк.

— Где ты его взял?

— Купил здесь, в поселке.

— Да, видно, ты был прав, когда говорил, что твой рассудок помутился.

— Почему? — спросил белюк, железным бруском высекая огонь.

— У тебя что же, нет табака получше?

— Откуда же ему быть!

— О, Аллах! Разве Абдулмоут не передал тебе в подчинение все селение?

— Ну да, передал, и что же из этого?