— Ну и свалишься с него, как куль бумажный! — уколол его в ответ Евграфич, и старики начали ругаться долго и запальчиво, под дружный смех окружающих.

— Дядя Вася, а как лошадку звать? — неожиданно спросил девятилетний Сашка Крупин. Смех сразу утих, все с интересом уставились на конюха.

— Да, скажи, Филиппыч, как его кличут? — переспросил кто-то из мужиков.

Конюх, задрав голову, как подавившийся горохом петух, сердито уставился на мальчонку.

— К-ка-ак зв-вать?.. — Ему, видимо, стало неловко перед людьми за то, что не узнал самого главного, но, солидно откашлявшись, ответил, обращаясь ко всем:

— А у него имя-то не нашинское, а кавказское. Враз забудешь. Вот приедет Савва Ефимыч, спрошу документ, тогда и узнаете.

— А вон он на Серке гонит! — крикнул кто-то из ребят.

Председатель лихо осадил коня, соскочил по-молодому с двуколки.

— Ну как, мужики, наш новый племенной? Ох, и пойдут у нас в колхозе кони после него! Не зря я пороги в районе обивал, клянчил его.

Председатель в годы гражданской служил в кавалерии, любил лошадей и следил за конным двором сам. Не дай бог, увидит сбитую холку или зарепьеную гриву, — все получат разнос: и конюх, и коновозчик. «Лошадь — наша тяга! — любил повторять он. — Будут у нас добрые кони — и пойдет дело на лад, а будут они заморенные — и мы, сами, подожмем животы!»

— Дядя Савва, а как лошадку звать? — снова спросил неугомонный Сашка.

— Как звать? Лесок его звать. Понял, Александр Васильевич! Лесок! — и он, потрепав мальчишку по плечу, направился к правлению. Но в эту минуту раздался оглушительный хохот. Все: и мужики, и бабы, и мальчишки дружно хохотали, восклицая сквозь приступы смеха:

— Вот тебе и Филиппыч, нашел, что сказать — не нашинское имя!

— Как по-кавказски Лесок, Филиппыч?! А-ха-ха-ха! — грохотал кузнец Вавила Растрепенин.

— Вот тебе и кавалерист! По-кавказски, говорит, коня кличут! О-хо-хо-хо! — хихикал довольный победой над противником Евграфич.

Даже кто-то из мальчишек, осмелев, крикнул:

— Дядя Вася, а как по-кавказски Серко?!

Конюх не выдержал, плюнул и ушел в конюховку.

Через год об иноходце заговорил весь район. На первых же бегах он легко обогнал всех местных рекордсменов, поражая знатоков верховой езды красивым размашистым шагом. Филиппыч теперь ходил важный: как-никак, а лучший конь района на его конном дворе! Он никому не доверял даже чистить его.

Кроме председателя, наездника Витьки Карасева, конюха да еще двух-трех счастливчиков, никто, пожалуй, не мог похвастаться, что гарцевал на Леске. Зато мальчишки упоительно врали друг другу, как гоняли на нем и где-то за селом обогнали машину. Ребячьи байки стали повторять и взрослые.

Поэтому колхозники с нетерпением ждали скачек, которые должны были состояться в селе перед покосом.

В этот день мальчишки с утра суетились Около конного двора, да и не только они, приходили и постарше люди взглянуть, как готовят скакуна к бегам. Витька в огромных, не по росту, галифе и военной фуражке с опущенным ремешком важно чистил коня щеткой.

— Не пляши, не пляши! — покрикивал он баском. — Напляшешься седни вволюшку!

— Ты поводья опусти, как возьмешь с места, поводья ему токо мешаются! — наставлял наездника Филиппыч.

Пока открывали праздник и говорили речи, ребятишки любовались конями, которые переливались на солнце всеми мастями: белые и вороные, серые и гнедые, пеганые и игреневые. Привязанные к стойкам сыромятными недоуздками, они рыли копытами землю, рвались с привязи и перекликались звонким ржанием.

Заезд наметили на большой поляне за старым кожевенным заводом, на берегу Бунарки. Здесь под березами бойкие продавщицы торговали пивом и морсом, развешивали пряники и конфеты. Сюда собралась половина села и множество гостей из близлежащий деревень. Даже одноногий Иван Матвеевич, старый партизан гражданской войны, приехал на бричке с Филиппычем. Удобно усевшись на пустой бочке, он свернул здоровенную козью ножку и стал рассказывать обступившим его колхозникам о своих давних победах на скачках, гордо поглаживая буденновские усы.

— Э-эхма, нет теперича настоящих кавалеристов, нет! Только коз им седлать, да и то веревкой привязываться надо. А попробуй он на коня, да артикул какой с ружьем выкинуть или лозу шашкой рубить, враз загремит на землю, как мешок трухлявый!! Хе-хе-хе-хе, — хриповато смеялся он вместе со всеми.

— Так Витька-то сегодня загремит, дядя Ваня?!

— Загремит, ей-богу загремит! — не чувствуя иронии, убежденно отвечал дед. — Что Витька, разве ж это ездок? Да я бы им всем сегодня нос утер на Леске, если б не моя деревяшка!