Шрифт:
...Было назначено три заезда. Секундомерами не пользовались: кто пришел первым, тот и победил.
— Лесок на три круга пойдет, — авторитетно заявил кто-то из присутствующих.
— А ему хошь на три, хошь на десять! Легкие у него двойные: бежит, кажется, из последних сил, прибежал, вздохнул обоими враз — и снова хоть на тридцать верст пускай, — не менее авторитетно добавил другой. — На то он и иноходец!
— Посмотрим, как он у нашего Чалка в хвосте приплетется! — заметил кто-то из приезжих, но его слова вызвали лишь ядовитые усмешки.
Наконец, кони встали в ряд. Разгоряченные наездниками, они грызли удила и рвались вперед.
— Готовься! — крикнул долговязый Егорка Токарев и, взмахнув флажком, скомандовал: — П-ш-е-е-л!
И кони взяли с места в карьер, словно выпущенные из лука стрелы. Все потонуло в бешеном топоте и криках болельщиков. В первые минуты не было видно, кто вырвался вперед, но постепенно кони вытянулись в цепочку и когда стали огибать две сосны — середину дистанции, все увидели, что первыми, почти рядом идут Лесок, Вихорь из Мелехов и Чалко из Тавалог. Кони летели легко и стремительно, как большие красивые птицы, разрывая горячей грудью упругий воздух.
Что может быть прекрасней коней, летящих по широкой равнине! Вытянув в струну шею, раздувая тонкие трепетные ноздри, распушив гриву и хвост, летят они, как сказочные сивки-бурки, навстречу ветру, оглашая окрестность звонким топотом копыт.
— Жми!
— Гони!
— Давай! — кричали и свистели зрители.
Витька на Леске, выиграл все заезды. После скачек долго над восторженной толпой взлетали его широкие галифе — колхозники качали счастливого победителя. А когда через месяц, на областных соревнованиях, Витька на Леске обошел лучших рекордсменов области, слава о зыньковском иноходце перешагнула границы области.
Но на следующий год началась война. Осенью сорок первого коней, пригодных к военной службе, отправляли на фронт. Их провожали вздохами и хрустом до боли стиснутых зубов.
Витька Карасев стоял у платформы, на которой уезжал его любимец, и ревел навзрыд. Кто-то запел:
Эх, конь вороной, Грива стелется волной, На тебе будет кататься Красноармеец молодой!Кони тревожно прижимали уши, пугливо косились на проходящие мимо воинские эшелоны и тоскливо ржали, словно понимая, что навсегда расстаются с родными лугами, своими табунами и привычными наездниками.
Через несколько месяцев в колхоз пришло письмо от командира кавалерийского полка, в. котором он благодарил колхозников за прекрасного коня, спасшего его от верной смерти.
Мальчишки придумывали о Леске новые легенды, Филиппыч тосковал по нему, и, когда видел, как юные наездники гарцуют на рабочих лошадях, сердито кричал:
— Куда гоните?! Это же вам не Лесок, черти окаянные, отцов на вас нет!
Да, не легко было в те годы и людям, и лошадям. Дни и ночи работали без выходных, не жалея сил. Острые кости выпирали у лошадей из-под кожи, но они вместе с людьми терпеливо несли нелегкую службу.
...Леска привезли в конце войны израненного, покрытого глубокими шрамами. Его изрешетило осколками снаряда и, как не пригодного к службе, по ходатайству правления, с помощью командира полка, отправили в колхоз на далекий Урал.
На вернувшегося с войны коня приходили смотреть даже старухи. А он стоял в загоне усталый, измученный острой изнурительной болью, медленно поднимал голову и с трудом переступал дрожащими ногами.
— Легкое у него пробито и кость на ноге задета, — говорил ветеринар. — Так что будем, мужики, лечить его: даст бог, снова станет нашим рекордсменом. Только с кем сейчас соревноваться, всех добрых коней война извела!
И снова ожила конюховка: вертелись с утра до вечера мальчишки, заходили мужики потянуть самосаду да поговорить о делах на фронте. Забегал резво и Филиппыч, смазывал Леску раны какими-то пахучими, ему одному известными, мазями. Иноходец стал поправляться на глазах. Через два месяца он уже передвигался по загону, а когда видел возвращающихся с работы кобылиц, ржал призывно и звонко. Савва Ефимыч сделал его своим выездным и ездил на нем по полям и станам, не понукая и не надсажая. Да еще иногда председательский, сынишка Алешка залазил в седло и, разминая иноходца, катался вокруг конного двора.
Витька ушел служить в армию. Сашка Крупин уехал учиться на механизатора. Другие мальчишки обосновались в конюховке, борясь за право носить Леску корм и воду, водить его купать....
Но зимой случилась беда. Однажды под вечер в правление прибежал побелевший тракторист Васильев Илья.
— Савва Ефимыч, парнишка мой под тракторную волокушу попал, подавило его... в больницу надо скорее! Дай Леска, век буду благодарить! Дай, он у меня единственный!
Председатель побледнел.