— Фиске? Что ты здесь делаешь в такой ранний час? — спросила Барбара, открывая дверь. На ней был старый фланелевый халат, а в руках она держала кружку с дымящимся кофе.

Фиске постарался улыбнуться, но ничего не вышло.

— Бабс… отец…

— Ему плохо? Вызвать врача? Что случилось? — сестра беспокойно смотрела на него.

Фиске приложил неимоверные усилия, чтобы сказать спокойным голосом:

— Я думаю, у него был сердечный приступ. Он…

— С ним все в порядке? — перебила Барбара, с ужасом глядя на брата.

— Нет, дорогая, с ним не все в порядке. Он умер.

— Умер? — Она с недоверием уставилась на него. — Нет!..

Фиске взял из ее рук кружку, поставил на подоконник, затем обнял сестру. Она горько заплакала.

Потом они долго сидели молча рядом на маленькой скамеечке у окна, пока на лестнице неожиданно не заскрипели ступени. Это спускался Хэнк. Несмотря на ранний час, полностью одетый, выбритый.

— Каким ветром тебя занесло ни свет ни заря? — обратился он к Фиске.

— Дуглас умер сегодня утром.

Меньше всего Фиске хотел сейчас говорить с Хэнком, выслушивать его лживое сочувствие.

— Ужасно. Как это случилось? Как Дороти? — Хэнк не смотрел на жену, не сделал даже попытки подойти к ней. Глаза его бегали, будто он что-то прикидывал в уме.

— Мы и сами не знаем, вероятно, сердечный приступ, — коротко ответил Фиске, переводя взгляд с него на сестру и стараясь понять, что между ними произошло.

— Ты должен знать: мы разводимся, — сухо объявила Барбара. — Хэнк возвращается на материк.

Фиске замер.

— В такой ситуации я не поеду, — перебил ее Хэнк.

— Поедешь, — холодно ответила она. — У тебя нет причин задерживаться здесь. Отца ты никогда не любил, не будь лицемером.

— Барбара! — Фиске поднялся и укоризненно посмотрел на сестру.

Решительно сложив руки на груди, она почти сердито посмотрела на него.

— Все кончено! Слава Богу, отец теперь этого никогда не узнает. Он бы не перенес развода в семье.

— Я по-прежнему считаю, что имею право остаться, хотя бы ради детей, — заявил Хэнк таким тоном, словно они обсуждали устройство вечеринки.

Фиске тяжело вздохнул и внезапно почувствовал жуткую усталость от бессонной ночи и обрушившихся на него утренних событий. Тем не менее он, взглянув на сестру, моментально принял решение.

— Не знаю, что между вами произошло, но если Барбара не хочет, чтобы ты остался, лучше уезжай, — сказал Фиске твердым голосом.

Хэнк, избегая его взгляда, надел шляпу и вышел, хлопнув дверью. Зазвенело оконное стекло. Вскоре они услышали шум мотора.

— Спасибо, — мягко проговорила Барбара.

— Не за что. — Фиске попробовал улыбнуться. — Ты не хочешь рассказать мне, в чем дело?

— Не сейчас. Надо идти.

— Тем не менее я бы хотел услышать, что здесь произошло.

Она снова начала всхлипывать:

— Мы разводимся.

— Это я уже знаю. Почему?

— Руфус Кинкайд потерял рассудок и память. Хэнк узнал об этом и подстроил так, что Руфус подписал незаконные бумаги о продаже своей земли. Вот и все.

— Все?! Черт возьми, о чем ты говоришь? — Фиске был потрясен и взбешен.

— Я обо всем знала, но притворялась, что все в порядке. Заставляла себя поверить, что это никому не повредит. Просто Хэнк заключил сделку, зарабатывая деньги для семьи. Это было так важно для него! Ему всегда не хватало денег, хотел все больше и больше…

Она еще что-то говорила о любви, о детях, о компромиссе с собственной совестью. Фиске не прерывал сестру. Но ярость, бушевавшая в нем, не давала ему возможности сосредоточиться на ее словах. Он едва слышал Барбару, изливающую душу. Пока, наконец, его не привлекло имя Кэти. Он заставил себя вникнуть в суть того, о чем говорила сестра.

— …когда она ушла, я поняла, что Хэнк недостоин любви, а я просто дура. И дело даже не в том, что он помогал Ашеру купить Кинкайд, хотя это ужасно. Делал это незаконно, как преступник, как подлец.

Борясь с усталостью, Фиске спросил:

— Ты хочешь сказать, что прошлой ночью Кэти уже все знала? Почему же она ни слова не сказала мне?

Невозможно было поверить, что, узнав столь важную новость, она не удосужилась его проинформировать.

— Я с трудом упросила ее никому не говорить. Не знаю, но мне показалось, ей можно верить. — Отодвинув стул, Барбара поднялась. — Пойду оденусь и подниму детей. По дороге расскажу им о деде.