Настя с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Даже в такой непростой ситуации Соловьев остается самим собой – самоуверенным самцом. С чего он взял, что она захочет бросить мужа, поверив в чувства своего бывшего возлюбленного? Да еще немедленно. Не был бы он инвалидом, она, конечно, сказала бы ему все, что думает, не особо выбирая выражения и не стесняясь. Интересно, о какой женщине он говорит? Две недели назад Соловьев уверял, что дамы сердца у него нет. Лгал? Или она появилась за эти две недели? Уж не прелестная ли Марина?..

– А та женщина, которая у тебя есть, тебя не устраивает? Зачем тебе я?

– Я не буду обсуждать ее с тобой, – решительно ответил Владимир Александрович. – Но я хочу, чтобы ты знала: я могу в любой момент расстаться с ней.

– Ради меня?

– Да. Ради тебя.

– Соловьев, я не стою таких жертв.

Настя осторожно высвободила руку и полезла в сумку за сигаретами.

– Я скучная деловая женщина, начисто лишенная романтизма, как ты сам справедливо заметил. Тебе не будет хорошо со мной. Я всегда была немного суховатой, а теперь стала просто жесткой, как кусок хлеба двухнедельной давности. Тебе нужна женщина, которая будет тебя обожать, а я уже разучилась это делать.

– Ты не права. Женщина, которая обожает меня, у меня есть. Но мне нужна та, которую я буду любить. Впрочем, наши препирательства лишены смысла. Я тебе не нужен, и мне придется с этим смириться. Хотя, должен признаться, ты мне подала надежду. Это жестоко с твоей стороны.

– Неправда, Володя. Я не подавала тебе никаких надежд. Я честно сказала тебе в первый же раз: мне нужно понять, освободилась ли я от тебя. И ничего другого.

– Значит, я неправильно тебя понял.

– Значит, неправильно.

– Но ведь ты скучала по мне, ты сама говорила об этом по телефону.

Настя почувствовала, что смертельно устала. Она устала от поисков маньяка. Она устала от Соловьева и от этого бесцельного разговора, который ни к чему не приведет. Она понимала своего бывшего возлюбленного, каждое его побуждение, каждую мысль, словно видела его насквозь. И прекрасно знала, что речь идет не о любви, а о самолюбии. Ему хочется приручить ее, взять на короткий поводок. Много лет назад она первая отступила, поняв, что он ее не любит. И в его глазах это выглядело так, будто она его бросила, хотя он наверняка испытал огромное облегчение, когда это случилось. То, что он легко с этим смирился и не стал ее удерживать, на самом деле означало только одно: он рад был избавиться от нее. Это он ее бросил, а не она его. И Настя считала именно так. Но Соловьев, судя по всему, так не думал, во всяком случае сейчас. Теперь он хочет отыграться хотя бы перед самим собой. Пусть бросила, но прошло много лет – и пришла сама, приползла чуть не на коленях. С годами он утратил интерес к легкой добыче, ему хочется завоевать ее – взрослую, сильную, самостоятельную, и гордиться собой. Владимир Соловьев, она знала, был из той породы людей, которые любят не партнера как такового, а себя в романе с этим партнером. Он мог бы увлечься нищей бродяжкой, кормил бы ее и одевал и любил себя в этой ситуации за свое благородство, щедрость и оригинальность выбора. Ему необходимо было любоваться собой, это было и раньше, но сейчас стало особенно заметным.

Когда явился Свалов, Настя облегченно вздохнула. Слава богу, можно попрощаться и уходить. При постороннем молодом человеке Владимир Александрович не стал задавать настойчивых вопросов о том, когда Настя снова появится, и это ее вполне устроило.

– Ну, рассказывай, – сказала она, когда машина Свалова выехала на шоссе. – Сколько домов осмотрел?

– Как – сколько? – удивился Геннадий. – Все.

– Все семнадцать? – недоверчиво переспросила Настя.

– Конечно.

Она провела у Соловьева два с половиной часа. Получалось, что Свалов тратил на каждый коттедж меньше десяти минут. Это никуда не годилось.

– Ты хоть понимаешь, что это несерьезно? – зло спросила она. – Представитель уважающей себя фирмы не может осматривать двухэтажный дом за десять минут. Мы должны были сделать все это в три-четыре захода, подробно расспрашивать жильцов обо всяких мелочах. Но самое главное – мы должны были собрать сведения о тех, кто не хочет страховаться, выяснить причины их отказа. Ты хотя бы это сделал?

Свалов угрюмо молчал, не отрывая глаз от дороги.

Понятно. Ничего он не сделал. Хотел побыстрее скинуть с плеч задание и рвануть на свободу по своим делам.

– Завтра придется приехать еще раз. И в понедельник тоже, – спокойно произнесла Настя, решив нотаций не читать и выволочки не устраивать.

– Да сколько же можно с этим возиться! – раздраженно ответил он. – Преступник выявлен, а вы вместо того, чтобы его задерживать и раскручивать, заставляете меня тратить время неизвестно на что. На ерунду какую-то.

Настя не хотела с ним ссориться, поэтому решила быть предельно вежливой и миролюбивой.

– Ты же был вчера на совещании и все слышал. Мне казалось, мы все договорились, что задерживать Черкасова рано, пока мы не нашли место, где он держал и продолжает держать мальчиков. Если ты с этим не согласен, то почему промолчал вчера? У тебя была возможность высказаться. Давай сейчас обсудим твои соображения.

– Нет у меня соображений, – буркнул Геннадий. – Время жалко попусту тратить. Я свою основную работу совсем забросил с этим вашим Черкасовым.

– Ну потерпи еще немного, – мягко попросила Настя. – Поверь мне, дело того стоит.

Когда она вернулась на Петровку, все в ней продолжало кипеть от негодования и злости, хотя она сдерживалась изо всех сил, чтобы не показать этого. Неужели действительно поколение грамотных и преданных делу сыщиков вымирает, а на смену им приходят вот такие, как Свалов, равнодушные и думающие только о себе? Ведь Гена далеко не глуп, он способный парень, и мозги у него работают нестандартно, иначе он не смог бы догадаться проанализировать титры в четырнадцати фильмах. Он мог бы стать хорошим оперативником, по-настоящему хорошим, если бы захотел. Но ему это неинтересно. Зачем он вообще в милицию пошел?