Самой характерной их чертой, поразившей всё болгарское население, было то, что эти люди совершенно не думали о завтрашнем дне и не учитывали реальных условий окружавшей их жизни. Почти год после переезда в Болгарию они пребывали в состоянии полной беспечности и ничегонеделания.

При заключении соглашения с болгарским правительством о размещении галлиполийских и лемносских контингентов Врангель депонировал в Болгарском народном банке сумму, обеспечивавшую пропитание «1-го армейского корпуса» в течение одного года из расчёта 10 левов [3] на одного человека в день. Каждому галлиполийцу он обеспечивал койку в казарме и пищу из солдатского котла. Думал ли он в то время о том, что будет завтра, когда иссякнут имевшиеся у него на руках «казённые» суммы, я не знаю. Но из 20 тысяч подчинённых ему офицеров и солдат, расселённых в Болгарии, об этом не думал никто.

Да и стоило ли думать? Ведь завтра «весенний поход» и «всё придёт в норму»… А армия при всех обстоятельствах останется армией. Ей и не полагается думать. Обо всём этом позаботится начальство. «Кутепыч не подкачает…»

Характерная черта в жизни этих «гарнизонов» состояла в том, что офицеры, их составлявшие, относились к болгарам и ко всей Болгарии с нескрываемым высокомерием, иной раз в совершенно недопустимой форме, задевавшей национальное чувство каждого болгарина. В каждом слове и каждом жесте этих людей в обтрёпанных английских шинелях, старых солдатских френчах и изношенной обуви сквозило сознание своего превосходства над «младшими братьями», а заодно и над всем окружающим миром. От болгар они ждали восторженного преклонения перед их «доблестью» и перед ореолом русской военной славы, носителями которой они себя почитали. Плывя на «Решид-паше» из Галлиполи в Варну, они страстно обсуждали вопрос о том, в какой форме готовится им торжественная встреча на болгарской земле и какие овации ожидают их — потомков освободителей Болгарии. Туркуловский полковой оркестр спешно разучивал болгарский гимн. Дроздовцы и алексеевцы, выстроившись на верхней палубе, репетировали предполагаемую встречу.

Но вот в туманной дали вырисовываются очертания варненской бухты и города Варны. «Решид-паша» входит в бухту. На палубе раздаются торжественные звуки болгарского гимна «Шуми Марица окръвавена». Начальник «1-й пехотной дивизии» генерал Витковский в парадной форме выходит на палубу и расставляет чинов своего штаба и командиров полков, ожидая появления на палубе болгарских делегаций и цветочных подношений.

Но что же это такое?

Где делегации?

Где толпы народа, восторженно встречающие прибывшую в Болгарию «соль земли»?

Почему никто не бросает в воздух шапок и не машет платочками?

Быть может, «Решид-паша» по ошибке пришвартовался не в том месте, где нужно?

Нет, он стоит точно в том месте, где ему указано.

Полное разочарование! Вместо тысячных восторженно настроенных толп — на берегу полтора десятка портовых зевак и бездельников; вместо делегаций — поднимающийся на борт санитарный врач, коротко и сухо дающий распоряжения о порядке проведения карантина. Потом — многочасовое ожидание распоряжений, касающихся высадки и места ночлега. Мировое событие, каким представляли себе въезд в Болгарию дроздовцы и алексеевцы, превращается в мыльный пузырь.

Галлиполийской гордыне нанесён первый удар: никто «армию» не признаёт и ею не интересуется; галлиполийских химер никто не разделяет. Приехало несколько тысяч беженцев — и только. Остальное — забота портовых властей: как их наилучшим образом разместить, накормить, а попутно и оградить собственное население от возможных инфекций, привезённых этими беженцами.

Пока тысячи прибывших в Варну галлиполийцев ждут на палубе, в каютах и трюмах «Решид-паши» дальнейших распоряжений, генерал Витковский, глава прибывшего эшелона, вместе со своим штабом направляется в город. В гостинице на главном проспекте он снимает два номера — для себя и высших чинов штаба. Чтобы подчеркнуть своё «высокое» положение, у входа в гостиницу он ставит двух часовых и вывешивает трёхцветный царский флаг.

Не проходит и получаса, как его вызывают к коменданту города и требуют немедленно убрать и часовых, и флаг.

В тот же вечер прибывшие в Варну дроздовцы и алексеевцы узнают от чинов штаба подробности состоявшегося в комендатуре разговора. На предъявленное ему требование генерал Витковский заявил в самой резкой форме протест, указав своему собеседнику, что Болгария, освобождённая от турецкого ига в 1878 году Россией, не имеет права предъявлять ультиматум начальнику «1-й пехотной дивизии русской армии».

Ему мягко, но решительно объяснили, что никакой армии за пределами Советской России не существует; что сам он никого не представляет; что Болгарию он не освобождал и рассматривается здесь как обыкновенный беженец наряду с другими такими же, как и он, беженцами, уже имеющимися на болгарской земле.

Возмущению Витковского нет границ. Назвать армию «беженцами» — это в глазах галлиполийцев высшее оскорбление! Но приходится смириться. Флаг и часовые убраны, несколько тысяч пассажиров, переполнявших «Решид-пашу», сходят на берег и размещаются в карантинных бараках.

В дальнейшем при расселении галлиполийской «армии» по местам окончательного назначения возглавляющим полки и дивизионы генералам приходится на каждом шагу убеждаться, что за пределами воздушного замка, построенного их воображением, ни один серьёзный человек не считает эти выброшенные с родных просторов остатки ревнителей прошлого «русской армией».

В первую же ночь на болгарской земле из прибывших полков и дивизионов бегут десятки людей. По прибытии на места назначения — ещё больше.