Это особенно относится к воспоминаниям генерала Слащева-Крымского (титул Крымский был пожалован ему Врангелем), носящим громкое название «Я обвиняю» и охватывающим период гражданской войны. Почти сплошь они заняты полемикой с Врангелем, который якобы не слушал советов его, Слащева, и якобы только поэтому и проиграл «крымскую кампанию» 1920 года. Подобные мемуары, конечно, не имеют никакой цены с точки зрения исторической.

Часто во многих изданных за рубежом мемуарах то или иное описываемое событие является только поводом для выявления эмоций автора. Это почти всегда раздражение, гнев и злоба, переходящие в бешенство, коль скоро автор подходит в своём рассказе к событиям, непосредственно предшествовавшим революции, и к самой революции. Наоборот, слёзы умиления при упоминании об «обожаемом монархе», «венценосном помазаннике божием», «царе-мученике», о членах императорской фамилии, о деятелях эпохи царского самодержавия и, наконец, о себе самом и годах своей юности.

Один из наиболее высокопоставленных жандармов царского времени, Заварзин, можно сказать, с «трогательной» любовью и теплотой описывает в книге «Жандармы и революционеры» своих сотоварищей, начальников и подчинённых. Под его пером они выглядят как невинные овечки, пожираемые хищными зверями — революционерами. Он плачется, что «благородный труд» на поприще охраны дорогого его сердцу самодержавного строя остался недооценённым русским народом, и даёт читателю понять, что если бы народ достойно оценил этот труд, то не случилось бы всего того, что случилось, и никакой революции не было бы.

Один из высших чинов царского министерства внутренних дел, Курлов, в свою очередь повествует о себе и своих подчинённых чуть ли не как об ангелах кротости и старается свалить на других вину за бездействие власти, имевшее место в Киеве в 1912 году, в момент убийства Столыпина Багровым.

Некий капитан 2-го ранга Апрелев в своих мемуарах, носящих название «Нельзя забыть», пускает слезу умиления, описывая свои юношеские годы, когда он был воспитанником Морского корпуса. В его представлении шагающие строем по петербургским улицам роты Морского корпуса были «всероссийской красотой». Оную красоту якобы созерцал весь русский народ, и когда «тёмные силы» разрушили эту красоту, а русский народ не сумел защитить её, то дела России, по его мнению, пошли совсем плохо.

Там, где политических мотивов нет, эмигрантские мемуары в некоторых своих разделах приобретают исторический интерес, порою довольно значительный. Касается это больше всего первой мировой войны. Так, командир эскадрённого миноносца «Новик» (фамилия его выпала у меня из памяти) дал очень подробное описание эпизодов этой войны на Балтийском море, плаваний и боёв, участником которых он был. Попутно в этих мемуарах, носящих название «На «Новике»», содержится много сведений о боевой деятельности Балтийского флота.

Небезынтересны также морские рассказы капитана 2-го ранга Лукина, в большинстве носящие характер личных воспоминаний о плаваниях и боях той же войны.

Офицер гвардейской кавалерии Гоштофт, слывший в эмиграции писателем, правда второразрядным, опубликовал отдельной книгой в виде дневника воспоминания о боях и походах своего полка, в которых он лично принимал участие.

Но и в этих повествованиях то там, то сям попадаются фразы, абзацы и страницы, далёкие от исторической беспристрастности летописца. Это случается каждый раз, когда рассказ автора подходит к предреволюционным раскатам грома и к самой революции. Тут авторы воспоминаний дают волю своим чувствам и не упускают случая лягнуть своим копытцем революцию и всех тех, кто в неё верил и её подготавливал.

Я не буду перечислять все вышедшие за рубежом мемуары, но из этой массы следует выделить одну книгу, представляющую большой исторический интерес. Принадлежит она перу генерал-квартирмейстера штаба верховного главнокомандующего в первую мировую войну генерала от инфантерии Данилова и носит название «Россия в мировой войне» (имеется в виду, конечно, первая мировая война).

По занимаемой должности (третьей в военно-иерархической лестнице после верховного главнокомандующего и начальника его штаба) Данилову были известны все военные тайны царской армии. С достаточной объективностью он излагает фактические данные, относящиеся к периоду подготовки военной трагедии 1914–1918 годов, плохую техническую оснащённость русских армий, вопиющие безобразия, царившие в военном министерстве тех времён. Далее он описывает дислокацию войсковых соединений, ведение боевых операций, так называемую «помощь» союзников и героизм русского солдата, которого царское правительство оставило почти без оружия перед лицом вооружённого до зубов противника.

Книга вышла в первой половине 20-х годов. Если отбросить несколько фраз и страниц, неизбежных в устах и под пером старого генерала царских времён, не понявшего революцию, то вся она в подавляющем большинстве своих страниц является сочинением не политическим, а, как я только что сказал, военно-историческим. Вместе с тем она представляет собою подлинный обвинительный акт против тогдашних союзников России и с убийственной для них верностью и точностью устанавливает, что так называемая «помощь» в техническом снабжении русских армий была в ту войну только невиданных дотоле размеров прибыльным бизнесом для французской и английской, а к концу войны и для американской промышленности и для союзнического капитала.

С первых же шагов на родной земле после 27-летнего отсутствия мне и всем моим сотоварищам по репатриации ежедневно приходилось по многу раз отвечать на один и тот же вопрос, который каждому из нас задавал любой собеседник после 5–10 минут разговора:

— Что за чудо! Как могло случиться, что вы все, прожив за границей почти три десятка лет, так чисто и безукоризненно говорите по-русски?

Вопрос вполне закономерный с точки зрения советского человека, мало интересовавшегося повседневной жизнью и бытом находившихся за рубежом соотечественников, но с точки зрения этих последних несколько наивный.