Шрифт:
Ущемлённое самолюбие и тщеславие большинства членов этих профессиональных группировок неизбежно вело к погоне хотя бы за видимостью какого-то «положения в обществе». Все тянулись к председательским местам, всем хотелось играть какую-то роль, привлекать общее внимание и чувствовать свой особенный удельный вес. Во французском обществе удельный вес этих людей был равен нулю. Оставалось погружаться в иллюзорный мир и играть в игру «эмигрантской общественности».
Царившие во всех без исключения эмигрантских обществах и союзах раздоры и склоки повели к тому, что профессиональные союзы раскололись каждый на два, три и больше отдельных, самостоятельных союзов, открыто враждовавших между собою. Два общества сестёр милосердия — одно правое и одно «левое»; два союза врачей; два союза шоферов — правый и «левый»; пять или шесть обществ инженеров; несколько профессиональных организаций фабрично-заводских рабочих; объединения литераторов, официантов, белошвеек и т.д. Вместе с перечисленными в одной из предыдущих глав политическими партиями, объединениями и группировками, различными воинскими, церковными, молодёжными организациями, казачьими союзами и т.п. они и были теми слагаемыми, из которых составилась вся разношёрстная масса зарегистрированных в префектурах Франции 270 или 280 эмигрантских обществ.
Большую роль в жизни эмиграции вообще и в жизни осевших во Франции русских эмигрантов в частности играли две эмигрантские «большие» газеты: «Возрождение» и «Последние новости».
О политическом облике их я уже говорил.
Для историка, который заинтересуется повседневным бытом эмиграции тех времён, самым любопытным материалом окажутся, пожалуй, последние страницы названных газет, сплошь занятые объявлениями, а также хроника «русского Парижа» и провинции. В них как в зеркале отразилась вся маленькая жизнь эмигрантского «государства в государстве».
Разверните, читатель, любой из номеров «Возрождения» или «Последних новостей» 20-х или 30-х годов, пропустите первые две, три или четыре страницы и начните обзор прямо с четвёртой, пятой и шестой.
Гастрономический магазин Ростовцева извещает уважаемых покупателей, что им получены свежие ревельские кильки и нежинские огурчики. Зайдите и убедитесь!
Бывший артист оркестра императорских театров Иванов даст уроки скрипичной игры. Цены общедоступны.
Ресторан Корнилова — завтраки, обеды и ужины от… до. Кухней заведует бывший шеф-повар великого князя такого-то.
Прачка Степанова берёт бельё на дом и по желанию является на квартиры уважаемых клиентов. Расстоянием не стесняется.
Доктор Адливанкин. Кожные и венерические болезни. Половое бессилие. Быстрое и радикальное излечение. Приём от… до… и по специальному соглашению. Для женщин отдельная приёмная.
Книжный магазин Сияльского доводит до сведения уважаемых клиентов о полученных им литературных новинках.
Здесь же большой выбор пасхальных яиц и художественных открыток.
Аптека бульвара Гренель. Отпуск лекарств по рецептам русских врачей. Громадный выбор парфюмерных товаров. Открыта всю ночь.
Ателье дамских шляп мадам Белохвостовой. Последние парижские новинки. Исполнение быстрое и аккуратное, цены умеренные.
Иван Иванович Егоров. Радикально уничтожает клопов, блох и тараканов. Заказы письменно и по телефону. Цены снижены.
Грандиозный бал союза ресторанных служащих. Кабаре. Выступают известные артисты. Беспроигрышная лотерея. Буфет. Танцы до утра.
И рядом — крик женской души:
Володя, умоляю, вернись! Таточка опасно заболела.
Объявления, извещения, зазывания, напоминания…
Благотворительные балы — и не стесняющиеся расстоянием полотёры. Рестораны — и аккуратная штопка чулок. 30 или 40 врачей и дантистов — и пропавшие собаки или ангорские кошечки. Книгоиздательства — и гадалки на кофейной гуще. Танцевальная студия артистки императорских театров — и «продаётся по случаю за бесценок шуба на медвежьем меху»…
Магазины, лавки, «обжорки», ночные кабаки, «теремки», «уголки» с русскими тройками на стенах, «несравненная рябиновая» и «спотыкач» Смирнова, камерные концерты из произведений Мусоргского, Бородина, Чайковского, безработные машинистки, протезисты и оптики, продажа с аукциона фарфоровых ваз, русские поликлиники, новые романы Мережковского и Осоргина, сотни предложений труда и единичный спрос на труд…
Калейдоскоп последних попыток зацепиться за жизнь и удержаться на её поверхности и здесь же — отзвуки «пира во время чумы» и девиз: «Хоть день, да мой!» Бахвальство немногих из «стана ликующих» и вопли десятков тысяч из «стана обездоленных».
Тяжелая, сумбурная, угарная жизнь…
В 30-х годах один из советских учёных-медиков, приезжавший в Париж на международный научный съезд, поделился со мной своими впечатлениями от чтения нескольких попавшихся ему номеров эмигрантских газет:
— Выходит, будто эмиграция только и делает, что танцует?.,
Действительно, если не посвящённый в эмигрантскую жизнь беспристрастный читатель заглянул бы в «Возрождение», или «Руль», или «Последние новости» 20–30-х годов, то ему бросилось бы в глаза обилие объявлений с зазыванием посетить такой-то бал или такую-то вечеринку, на которых публику ждут невиданные сюрпризы и сногсшибательные аттракционы. Бал прессы, бал адвокатов, бал химиков, бал бывших воспитанниц Смольного института, бал пажей его величества, бал шоферов; вечеринка воронежского землячества, вечеринка союза краснокрестовских сестёр милосердия; бал одного союза инженеров, другого, третьего, пятого, из которых каждый считает себя «настоящим», а прочие союзы — самозванными.