Татьяна встала из-за стола и решительно направилась на кухню, где Ирочка рыдала, уронив голову на руки.

– Прости, милая, – сказала она. – Я не сдержалась. Я не хотела тебя обидеть. Ну-ка прекращай плакать, все отлично, и жизнь по-прежнему прекрасна. Ты скоро выходишь замуж, и давай вместе будем этому радоваться. Пригласи к нам своего жениха, я хочу посмотреть, в какие руки тебя отдаю.

Ирочка подняла опухшее от слез лицо, покрытое красными пятнами.

– Что ты на меня кричишь? – сказала она дрожащим голосом. – Что я тебе сделала? Я стараюсь заботиться о тебе, а ты…

– Ну прости, родная. Я же извинилась. Ты должна быть снисходительна ко мне, беременные женщины страдают вспышками раздражения.

Татьяна присела рядом и ласково обняла ее. Ирочка все еще дрожала, но плакать уже перестала. Надувшись, она отвернулась и смотрела в сторону.

– Ирусик! – Татьяна шутливо пощекотала ее по шее. – Перестань дуться и улыбнись немедленно. Бери пример с меня. Муж мне изменяет, журналисты меня ненавидят и разделывают под орех, но я бодра и весела, как будто ничего не случилось.

– Как же, не случилось… – пробормотала Ирочка, все еще глядя в сторону.

– Именно: не случилось. Ирка, я за свою следственную жизнь видела столько горя и смерти, что то, что происходит сейчас со мной, это полная ерунда. Запомни, девочка моя: горе – это неизлечимая болезнь или смерть близких. Только это, потому что это невозможно исправить. Все остальное – просто неприятности большей или меньшей степени тяжести и сложности. Из них можно выйти. Выхода нет только из небытия. Вот я на тебя накричала, а ты уже плачешь, как будто у тебя горе. Какое же это горе? Это так, маленькое недоразумение. Я извинилась, ты меня простила – и все, инцидент исчерпан. И нечего тратить на это такое безумное количество нервных клеток.

Ира наконец повернулась к ней и уткнулась лицом в мягкую грудь Татьяны.

– Как у тебя все просто, – вздохнула она. – Я так не умею.

– А ты учись, пока я жива, – засмеялась Татьяна. – Давай лучше поужинаем, что-то я есть захотела.

Ирочка тут же вспорхнула с диванчика и захлопотала у плиты. Татьяна с улыбкой наблюдала за ней, обдумывая следующий эпизод в своей ненаписанной книге.

Работа по раскрытию убийства сотрудников программы «Лицо без грима» Виктора Андреева и Оксаны Бондаренко прочно увязла, как в мокром песке. С того момента, как стало известно, что за показ программы в эфире вымогались деньги, на причастность к преступлению стали отрабатываться все гости программы и их связи. Но гостей было великое множество, за год – двести пятьдесят человек, и хотя все они были известны поименно, отработка каждого требовала массы времени и сил.

– Придется брать за жабры господина Уланова, – со вздохом решил следователь, – хоть и не хочется мне этого делать. Не в моих правилах заставлять людей давать показания против самих себя, это означает, что я никудышный профессионал и не могу раздобыть нужные сведения никаким другим путем. Но делать нечего, без Уланова мы не узнаем, с кого именно брались деньги, а отрабатывать всех – задача непосильная.

– Давайте я допрошу его. Дайте мне поручение, – предложила Настя.

– Что, своих дел мало? – с усмешкой осведомился следователь. – В бой рвешься?

– У меня есть о чем поговорить с Улановым, – сказала она. – Заодно и об этом спрошу.

– Валяй, – согласился он.

На этот раз Настя не пошла ни на какие компромиссные варианты типа «встретимся на полдороге, где вам удобно» и твердым тоном попросила Уланова приехать на Петровку. Она очень тщательно готовилась к разговору, по десять раз пересматривая и переделывая план беседы, уточняла список вопросов, которые необходимо задать.

Уланов приехал с опозданием минут на сорок, но Настя решила сделать вид, что не обратила внимания. Она снова подивилась тому, как быстро меняются люди. Недавно только в ее кабинете сидела разительно изменившаяся Виктория Уланова, а теперь вот ее муж (кажется, бывший?) тоже предстал в совершенно новом обличье. Никакой замкнутости, ни следа подавленности или самоуглубленности. Перед ней стоял жизнерадостный и уверенный в себе человек, смотрящий вперед с неизбывным оптимизмом и вполне довольный жизнью.

– Это развод на вас так подействовал? – поинтересовалась она.

Реакция Уланова показалась ей какой-то неестественной. Он вздрогнул, как вздрагивают люди при упоминании опасных тем, которых хотелось бы избежать.

– Развод? – зачем-то переспросил он, будто не понимая, о чем это она. – А, да. Конечно. Откуда вам известно, что я развелся?

– А это что, тайна? – удивилась она. – Кстати, Александр Юрьевич, я буду вам весьма признательна, если вы назовете имя своей будущей жены.

Он высокомерно приподнял брови, всем своим видом выказывая недоумение.

– Зачем? Это мое личное дело.

– Вы ошибаетесь. Наши сотрудники провели огромную работу среди ваших коллег по программе и по всей продюсерской фирме. Выясняли характер и образ жизни каждого. И никто ни словом не обмолвился о том, что у вас серьезный роман вне брака. Я бы хотела, чтобы вы мне это как-то объяснили.

– Я не буду ничего вам объяснять, – ледяным тоном заявил он. – Мои отношения с этой женщиной – это мое личное дело, и ничего удивительного, что никто о них не знал. Об этом как-то не принято кричать на всех углах.