Шрифт:
Какая гадость!..
(Уходит.)
Автор, прекратив раскачиваться в кресле-качалке, долго смотрит ему вслед.
На сцену, прикрывая лицо плащом от порывов ветра, шатаясь и согнувшись в три погибели, выходит странствующий актер, в возрасте.
Актер: Гром и молния! Мороз и слякоть!
О боги! Что это вдали?
Костер, тепло привала и похлебка?
Как кстати мне, актеру, посреди
Пространств постылых и холодных.
Искусство безразмерно, господа,
Точнее, бесконечно…
Да разве вам понятно, вам,
Ни разу не творившим
И драм великих жизни не игравшим?
Да, я актер, я шут, паяц, я клоун,
Я пульчинелла, с раною в душе,
С печатью мысли на челе глубокой…
Да, друг Горацио, на свете много тайн
Таких, что никому не снились…
Кипение страстей, кружение событий,
И жизни грозный хоровод.
Кровавая развязка. Роковая.
Всё я изведал вот на этой сцене,
Зовется что судьбою лицедея…
Когда-то был я молод —
Любовников отважных,
Героев дерзких я играл блестяще.
Затем каких царей переиграл!
Но Лир счастливей был меня стократ,
Когда слепой, безумный, одинокий
Среди холмов и вереска блуждал…
Он быстро счеты свел с судьбою неизбежной.
А я? Мне жребий уготован долгий и тяжелый.
О скольких женщин я любил, и сколькие меня!
Детей зачал я много, очень…
И вот теперь я — одинокий странник,
И негде голову приткнуть,
Никто не скажет «милый», «папа».
Я никому не нужен, никому.
Последняя собака вшивая, хромая,
А гложет кость хозяйскую.
В мороз ее впускают в сени.
А кто меня? Меня кто приютит, кто впустит?
Что — «быть или не быть»?
Пустое баловство, когда одно другому не мешает.
А мне лишь — «быть», как приговор,
Как жребий, как сценарий неизменный.
Смеетесь? Смейтесь же. Однако, запах!
Хорош, приятен. Я в миску отложу себе
Похлебки сей. Грешно мне отказать…
(Начинает поспешно накладывать из котла.)
О боги! Странные дела творятся в мире!
Я отложил изрядно, а в котле
Ничуть не меньше — вот причуды мирозданья!
Так и не знаешь, где придется слечь,
Среди каких пейзажей…
Да вот хотя б посред дороги!
Мне, лицедею! Где уж вам понять
Трагическую душу лицедея!
Без лицедейства мир не полон!
Знайте! Вот, скажем, император был.
Мужик нормальный, дело вел исправно.
И долго протянул, на троне восседая.
На одре ж эдак приподнялся и промолвил:
«Что, как комедию исполнил — преизрядно
Я, жизнью именуемую?»
И в тот же миг скончался — лицедей!
А вы молчите всё, как истуканы,
Или, скорее, пни… Но впрочем…
Передохну и я, согрею члены, ну и всё такое…
(Картинно сбрасывает плащ и присаживается.)
Автор (глядя за кулисы, медленно встает):
И снова этот странный, из пролога,
Возник из пустоты —
И вновь на прежнем табурете,
Античный бог, одетый в одеянье смертных.
Спокойный взгляд, но всё же строгий.
Голос: «Так, значит, режиссер, не вышло драмы?
Взгляни, как вялы и безвольны
Твои актеры, посланцы из миров,
Разбросанных в космических пучинах.
Костер бессмертия пылает жарко,
А им лишь вечная похлебка интересна,
И больше ничего.
Припомни, режиссер, как ты их пригласил.
Припомни, как они от верной гибели бежали
К тебе, к костру бессмертия,
В театр, среди миров забытый,
И стали персонажами тобой творимой драмы.
А ты, как ты их вразумил, наставил?
Никак. Ты только ужасался, призывал
Всё новых персонажей.
И вот они на сцене вместе —
Великий миг великой встречи,
Миры сошлись и встретились друг с другом.
Дерзай же, режиссер, соедини актеров».
Автор: А если я уйду?
Голос: «Куда? К себе на Землю?