— Здесь, — уточняет Пимский.

— И повзрослеешь… Впрочем, раз это для тебя холм, можешь зарыться в траве, почему бы и нет? Но не мыслью, а физически.

— Ну-с, к делу. Видишь этот лес, Данила? — спрашивает Пимский.

— Вижу.

— Так вот, иди к лесу, — говорит Голубцову Пимский. — А мы подадимся в иные состояния.

— В другие земли, так сказать. Ты, Данила, не бойся, скучать не придется, — добавляет Григорий, и оба приятеля в тот же миг исчезают из виду.

Данила обнаруживает себя рядом со стеной леса. Это именно стена, стена из листьев. Листья мелкие и крупные, зеленые, изумрудные, сиреневые, сапфировые и рубиновые парят, порхают, вьются вокруг ветвей, закручиваются вокруг стволов разноцветными вихрями и, вновь раскручивая спираль, уносятся вверх, образуя пушистое облако, которое Данила с холма принял за то самое море тайги.

Листья налетают на Данилу, окутывают его, и вот он уже плывет вместе с ними между могучими замшелыми стволами вглубь, в чащу. Ароматы наплывают свежими волнами, одна за другой, как прибой, и каждая волна несет свой аромат. Что-то бархатное, легкое касается лица, впрочем, лица своего Данила уже не ощущает. Он сам — листва. И чувства легки, как эти касания воздушных вихрей, такие же, как они, текучие.

Восходящее движение листвы выносит Данилу на вершину холма. На этот раз вершина покрыта не травой, а чем-то губчатым, опять же бархатистым, но чем — не понять, Данила аналогов не знает. Оно медленно течет по холму.

Лес с его кипением исчез, нет его. Вокруг одно синее небо. Данила смотрит всё выше, переводя взгляд от одного небесного слоя к другому. Синий становится всё более прозрачным, какая-то глубина пространства то ли видна сквозь него, то ли угадывается. В зените же — у Данилы захватывает дух, — бесконечная глубина. Невероятно, он ее чувствует, точнее, ощущает ее присутствие.

Показалось или так и есть? — небо придвинулось к Даниле. И он уже несом сквозь небесные толщи. Каждая толща будто вся целиком входит в грудь Данилы, нимало не умаляясь в своей беспредельности.

Данилу уносит в зенит. И здесь, над небесной сферой, среди потоков света, струящихся друг сквозь друга, к нему приближается Солнце Мира. На самом деле оно всё так же далеко, но Данила понимает — оно движется к нему.

Солнце Мира обращается к Даниле:

— Данила, ты в своем мире и ты знаешь, кто Я.

— Знаю.

— Сейчас ты не помнишь тот мир, откуда пришел сюда. Но, если останешься здесь, будешь помнить. Теперь же сделай выбор — остаться в том мире или поселиться здесь.

…облака, седые беларусские облака над угрюмым лесом. Ветер тяжко раскачивает верхушки сосен, свистит в ветвях осин. Где-то далеко в поле догорает боевая зенитно— самоходная установка. Вокруг нее суетятся крошечные фигурки людей, там же стоят грузовик и уазик, машет лопастями вертолет.

Привычно, нормально, хорошо. Родина, родной мир. Здесь и жить. Данила наполнен массой всяческих мыслей. Они вьются ужами, вездесущие и всепролазные, обычные земные мыслишки. Возникают сами собою планы на будущее, разнообразные жизненные перспективы. Сейчас подойти к тем людям, сказать — вот он я, живой! А там, конечно, отпустят домой, быть может, наградят медалью «За отвагу». В Питере теперь будет весело…

Данила вдруг вспоминает иной мир и иные небеса. Нестерпимо хочется туда…

— Теперь в тебе проснулась другая жизнь — Мой свет и Мое тепло.

Солнце Мира переносит Данилу Голубцова в новое место этого странного мира. Здесь Оно светит как обычное светило, высоко в небе. А перед Данилой в обычной для этого мира пространственной перспективе вырастает исполинская стена города гипербореев. Стена вздымается высоко вверх, уходит под облака — блестящие серебристые струи.

Данила легко взмывает в воздух, еще мгновение — и он на гребне стены, над облаками. Отсюда видно, что облака — это на самом деле серебряные реки, несущие свои прозрачные воды между бесчисленными городами. И никакой стены — всюду бескрайний, слепящий горизонт. Это и есть земля гипербореев.

Данилу встречает гиперборей, видимо, ожидал:

— Добро пожаловать в землю гипербореев. Теперь у нас с тобой один мир, только земли разные. Мое имя — Румворис.

— Добрый день.

— Если ты согласен, я покажу тебе нашу землю и приоткрою завесу над нашим знанием. Тебя ведь интересует, кто ты, откуда пришел, что с тобой происходило и происходит, и куда движется мир?

— Очень, — Даниле было радостно, он ощущал себя в своей родной стихии, которую там, на Земле, лишь иногда бледно замечал в себе. Исполинские пейзажи земли гипербореев и исполинская фигура Румвориса излучали небывалую мощь, но никак не подавляли его.

— Ты, Данила Голубцов, рожден одновременно в двух жизнях. Две разные субстанции жизни, от двух Солнц, создали тебя. Потому ты обитал в двух мирах. А сейчас — в одном.

— Как? В каких мирах?

— Там, на Гее, ты жил от жизни Солнца Геи. А субстанция жизни нашего Солнца незримо присутствовала в тебе. Вспомни разговор с Татем — будь ты лишь из того мира, то погиб бы. Чудовище встретило в тебе то, чего никогда не встречало, то, что смертельно напугало его. Осилить в тебе вторую жизнь оно не могло.