Подтягивается двор, следом уже толпятся приглашенные. Император отвлекается от беседы с супругой — к нему спускаются патриарх и генерал-губернатор граф Орлов. Государь получает благословение патриарха, принимает рапорт градоправителя.

Глебуардус тоже выходит из свитской кареты. Он видит знакомое лицо: рядом переминается с ноги на ногу тот самый сторож, давешний темный человек из странного дома на Городничей окраине. Только теперь он не в асессорской гражданской шинели, а в офицерской, на плечах — капитанские погоны.

Человек озирается, как бы кого высматривая в толпе прибывших; скользит мимолетно взглядом и по дюку, но без интереса. Взгляд диковатый, блуждающий. Неторопливыми, какими-то медлительными движениями расстегивает крючки шинели и достает топор. Достав, в ход пускать не спешит, всё озирается. Откуда-то возникают жандармы и с яростью бросаются — скрутить.

Липовый капитан вдруг оживает, он взмахивает топором и обрушивает его на подскочивших. Топор вскользь задевает одного из них. И тут какой-то случившийся поблизости адъютант обхватывает человека сзади, тот издает нечленораздельный вопль, и начинается свалка. Через минуту всё кончено. Человека уводят жандармы.

Невозмутимый дюк направляется к храму. Минует шумную группу чиновников и думцев — многие кивают приветственно; проходит мимо белошинельного генералитета — те, напротив, подчеркнуто не замечают его; в иностранном дипкорпусе приветливые улыбки, поклоны, глава англиканского посольства лично подходит и здоровается; в императорской свите дюка тоже приветствуют многие — знакомые и доброжелатели.

Глебуардус поднимается к императору, тот здоровается с ним за руку; дюк целует ручку императрице. Теперь под благословение патриарха, однако тот, словно не замечая движения дюка, руки не протягивает и благословения не дает, а крестится сам, троекратно.

— Что там произошло? — спрашивает государь у дюка.

— Недоразумение.

По ступеням взбегает генерал-губернатор, докладывает:

— Скрутили молодчика с топором, ваше величество.

— Вот как, с топором?

— Так точно, покушался. Сам полностью во всем признался — имел целью совершить покушение на наследного дюка Авторитетнейшего.

— Кто таков — узнали?

— Имени пока не имеем. В чине капитана, утверждает — из Союза православных офицеров.

Император грустно отмечает, что при словах «покушение на наследного дюка» по лицу патриарха пробегает недобрая тень — и никакого сочувствия, даже скорее наоборот, сожаление; то же сожаление как будто сквозит и в интонациях графа — «лучше бы убили».

«Но убийства Глебуардуса, кто бы его не совершил, мне не простит ни мой народ, ни моя совесть».

— Ваше величество, — говорит дюк, — о возможном покушении я был предупрежден заранее полковником жандармерии Кэнноном Загорски. Он должен быть здесь, и я прошу поручить разбирательство этого дела ему.

— Я согласен, — отвечает государь. — Вы слышали, граф?

Генерал-губернатор кланяется, отдает распоряжение адъютанту и отступает назад. Глебуардус остается рядом с царем.

Царь начинает подъем к вратам храма. Торжественного чувства, владевшего им еще с вечерней литургии, как не бывало. Опять навалилась обычная тяжесть: сотни противоречий сошлись на нем. Сотни и многие тысячи противоречий в государстве может разрешить и примирить лишь он. И пока он занимает это место, в центре всех противоречий — он непоколебим, а вместе с ним незыблема вся великая держава.

Но с каждым шагом всё меньше и меньше тяжесть, словно кто-то снимает ее с души, и всё явственней и уверенней воцаряется то торжественное чувство и то необыкновенное ощущение сопричастности великому чуду — победе над страшным противником, сатанинским государством ацтеков.

Царь подходит к вратам и вслед за патриархом переступает порог. И в тот же миг с колокольни собора ударяет благовест. Колокола тысяч церквей по всей столице подхватывают торжественный звон.

Полковник Кэннон Загорски ожидает дюка Глебуардуса у его кареты. Уже далеко за полдень, богослужение закончено. Полковник прячется под зонтом от стального зимнего дождя. Он в штатском — плащ, цилиндр. Наконец от толпы отъезжающих отделяется Глебуардус Авторитетнейший. Кивком приглашает Кэннона в карету.

— Что, полковник, к вам?

— Так точно, ваше сиятельство, если соблаговолите.

— Быстроног, к жандармскому управлению. Как чувствуете себя, полковник?

Кэннон только пожимает плечами:

— Обстоятельства чрезвычайного характера произошли, ваше сиятельство.

— И каково ваше к ним отношение, полковник?

— Даже затрудняюсь выразить, дюк. Быть может, знаете, гора с плеч.

— Что ж, рад за вас, — роняет дюк и поворачивается созерцать пейзаж в окне кареты.

Кабинет Кэннона. Всё те же мягкие кресла, журнальный столик, массивный рабочий стол самого Загорски, ковры и камин, жарко натопленный по случаю промозглого дня. Всё, как месяц назад, когда дюк впервые посетил данное учреждение. Да только Кэннон Загорски совсем другой.