–  Расскажешь - буду знать, - ответила Настя, напряженно вслушивавшаяся в слова Короткова.

–  Эдик Старший славится тем, что никогда не режет курочек, несущих не то что золотые, а даже самые обыкновенные яйца, потому как обыкновенные яйца тоже имеют свою цену. У него, кстати, раньше и кличка была другая, Бухгалтер. Все подсчитывал, вплоть до расходов на автобус. И Старший рассудил, кстати вполне здраво, что если человек не может заплатить наличными, то пусть отработает эквивалентную сумму услугами.

–  Ну да, - кивнула Настя, уже догадываясь, к чему ведет Коротков,- зачем платить десять тысяч долларов киллеру, когда можно поручить все то же самое сделать должнику. И чем Эдику Старшему помешал Тимур Инджия? Ведь ребята разрабатывали это направление, Инджия ни к какой группировке причастен не был.

–  Не был-то не был, но ухитрился переспать с любимой любовницей Эдика. И не просто переспал, но еще и заразил ее чем-то неприличным. Разумеется, Эдика это глубоко возмутило. Якобы Эдик приятно проводил время в ресторане в компании близких и соратников по борьбе, сняли целый зал. А в соседнем зале с парой дружков гулял Тимур. Любовница Старшего вышла, пардон, в туалет, для чего ей пришлось пройти через соседний зал в аккурат мимо столика, за которым сидел Тимур. Тот испытал сильнейший укол стрелы Амура в самое сердце и помчался в холл следом за девушкой своей мечты. Уж в каком таком подсобном помещении они совокуплялись - мне неизвестно, но вернулись оба не скоро. Не через час, конечно, но и не через минуту. Девица своему патрону что-то такое наплела, чему он спьяну поверил, не то у нее понос случился, не то золотуха. А через пару дней Старшему кто-то стукнул, что видели его зазнобу вместе с Тимуром как раз в то самое время, когда она, по легенде, должна была плотно сидеть на горшке. Дальше все и размоталось. Девице Эдик физиономию расквасил, но не капитально, с умом, чтобы можно было еще попользоваться, я ж говорю, он расчетливый. А обидчика вполне мог заказать, это в его характере.

–  Погоди, Юра, он мог заказать, или ты точно знаешь, что заказал?

–  Я, подруга, вообще ничего не знаю, кроме того, что Эдик Старший действительно существует, действительно контролирует ту часть Подмосковья, где расположен завод Ганелина, и действительно имеет такой характер, как я тебе описал. Все остальное мне поведал наш с тобой общий и горячо любимый начальник. У него тоже есть свои источники.

–  Но ты можешь это перепроверить?
– настаивала Настя.

–  Быстро - нет, не могу. У меня к Эдику нет прямых подходов.
– А у Афони, выходит, есть... И откуда только? Он в Москве без году неделя, а обзавелся источниками в такой мощной группировке. Юра, как ты думаешь, может быть, Афоня действительно неплохой агентурист, а? Может, он сыщик от бога, и чутье у него безошибочное. Просто я из-за своей неприязни к нему стараюсь видеть только плохое, а достоинств его не замечаю.

–  Это что-то новенькое, - хмыкнул Коротков.
– Вчера ты осваивала новое блюдо, а сегодня в голове появились новые мысли. Как говорил один из наших лидеров, главное - начать. Что это с тобой, подруга?

Настя помолчала. Прошло совсем немного времени с того момента, как она разговаривала сегодня с генералом Заточным, а мышление уже изменилось.

–  Представь себе, что тебя привели в квартиру и сказали: хочешь оставайся, живи, не хочешь - уходи. И оставили там одного. О чем ты будешь думать?
– задала она вопрос.

–  Это что, тест?
– в голосе Короткова в равных пропорциях смешались опасение, недоверие и любопытство.

–  Нет, обычный вопрос.

–  Я осмотрюсь, пригляжусь и буду решать, оставаться или уходить.

–  А если подробнее? Что может заставить тебя уйти или, к примеру, остаться?

–  Ой, Аська, да что угодно! Чего ты пристала? Мне цвет стен может не понравиться, или мебель, или вид из окна. Или соседи слишком шумные, спать мешают. Или телевизоpa нет, а я без него жить не могу.

–  Ясно. А теперь представь себе, что тебя привели в это помещение и ушли, заперев дверь. Уйти ты не можешь. О чем ты будешь думать в первую очередь?

–  А уйти никак нельзя?

–  Никак, - Настя покачала головой, пряча улыбку.
– Таково условие эксперимента.

–  Тогда я буду думать о том, как мне выжить в этой запертой хате. Проверю, есть ли продукты, работает ли телефон. Если что-то сломано - буду думать, как починить имеющимися подручными средствами.

–  А если мебель не нравится или обои не того цвета?

–  Да и хрен с ними! Все равно же я уйти не могу, так чего внимание обращать на ерунду. Ну и что из всего этого следует? К чему эти вопросы?

–  Юра, - она сделала паузу, доставая сигареты из сумки, - я сегодня виделась с Заточным. Ты знаешь, что его снимают?

–  Слышал, что вроде собираются, но приказа пока нет. А что?

–  А то. До сегодняшнего дня я была уверена, что в любой момент могу уйти к нему, если Афоня меня уж совсем достанет. Дверь была не заперта, понимаешь? А сегодня я вдруг узнала, что все не так. Дверь, оказывается, заперли, никуда уйти я не могу, и мне придется думать, как выжить в этой запертой хате.

–  Вот только не надо меня цитировать, - ехидно заметил Юра.
– Я пока еще не классик. Стало быть, ты, подруга, меня обманула? Клялась, что никуда не уйдешь в ближайшее время, не бросишь меня одного, а сама стреляла глазками по сторонам в поисках теплого местечка. А я-то, дурак, поверил тебе, понадеялся!

–  Юрик, я никуда не собиралась уходить, я же дала тебе слово. Но умом-то я понимала, что мне есть куда уйти. Ты вникни! Пока человек думает, что дверь не заперта, что он в любой момент может ее открыть, как только захочет, он видит в окружающем больше плохого, чем хорошего. У него взгляд критический, он не боится выискивать недостатки, потому что знает: если количество недостатков превысит некую критическую массу, он встанет и уйдет. Ты вспомни свои слова, вспомни! Я спросила, что может заставить тебя принять решение уйти или остаться, а ты мне что ответил? Что тебе может одно не понравиться, другое, третье... Ты же не назвал ни одной причины, по которой ты можешь захотеть остаться. Ты даже не подумал о том, что в помещении могут оказаться какие-то достоинства, нет, ты заговорил сразу о недостатках. Юрочка, человек так устроен, понимаешь? Когда есть осознание собственной свободы, свободы выбора, обостряется критичность, это нормально, это естественно. Когда свободы нет, человек вынужден приспосабливаться, и критичность ему мешает. Чтобы выжить, он должен стараться не замечать недостатков и акцентировать достоинства, может быть, даже придумывать их или сильно преувеличивать. Вот примерно то же самое происходит сейчас с моим отношением к Афоне.