Я еще не успела договорить последнее слово, когда все мое существо пронзило страшное понимание: вот оно, то, о чем говорил старик! Вот она плата за жизнь Вятича. Платой была… его слепота! Мой муж, глядя на меня широко раскрытыми глазами, пытался найти на ощупь…

Чтобы не заорать от ужаса, я закусила тыльную сторону ладони зубами. Взять себя в руки удалось быстро, но неимоверным усилием воли. Он не должен видеть моего страха. Видеть… само слово теперь звучало насмешкой. Мелькнула мысль, что это ненадолго, просто Вятич очень слаб, я постараюсь создать ему все возможные условия, я выхожу… Конечно, я выхожу!

Моя рука легла на его руку.

– Я здесь. Что у тебя болит?

– Все. Больше всего голова и глаза. Настя… я ничего не вижу…

И снова мне понадобилось сумасшедшее усилие, чтобы ответить как можно спокойней:

– Я знаю. Это ненадолго, просто ты сильно пострадал, думали, вообще погиб, но ты вот выкарабкался.

Он внимательно прислушивался к моей речи. Разве можно обмануть Вятича? И все же мне удалось, легче всего обмануть того, кто желает быть обманутым, он поддержал мой приступ оптимизма:

– Конечно, сильно ударили по голове, вот немного отлежусь, и все пройдет.

– Ты сильно-то не шебаршись. Есть хочешь?

– Пока нет, только пить…

– Тут старик оставил питье, думаю, нарочно для тебя…

– Какой старик?

Вот черт, проболталась! Или, может, так лучше? Пришлось сознаваться:

– Тот, что был на болоте у эрзя, помнишь? Если бы не он, я не знаю, как справилась.

– Что он сказал?

– Что ты будешь жить.

Фальшивая бодрость в моем голосе могла обмануть кого угодно, только не Вятича.

– Что будет платой?

– Какой платой? Ты будешь жить!

– Понятно, я останусь слепым…

– Ты будешь жить!

– Ты за меня так решила?

И тут я разозлилась:

– Я так решила за нас. Нас троих, понимаешь? Тебя, себя и Федьку. И не смей возражать!

Он отвернулся, закусив губу. Я схватилась за спасительную мысль:

– Он ничего не говорил про слепоту, просто сказал, что будет трудно. Вятич, он ничего про слепоту не говорил!

– Я слышу…

– Так, давай переживать будем потом! Если бы ты знал, как мне было плохо от одной мысли, что ты погиб! Если бы ты только знал, каково это – знать, что ты погиб, спасая меня! Вятич, если бы ты не выжил, я бы тоже умерла.

– А Федька?

– Князь воспитал бы.

– Мы победили?

– А то! Ты что, историю забыл, что ли? От удара память отшибло?

– Нет, помню. Настя, я посплю немного, слабость…

– Конечно.

Мне вдруг стало смешно.

– Вятич, ты лежал трупом, а я трясла тебя, как грушу, требуя, чтобы очнулся, потому что нам без тебя не жить, представляешь? Хорошо, что здесь нет дурдомов, отправили бы.

Он только слабо улыбнулся в ответ.

Глядя на снова впавшего в беспамятство мужа, я думала о том, что все самое страшное все равно позади. Страшно было, когда он действительно лежал трупом, а теперь, пусть и слепой, он жив, а остальное приложится.

Конечно, я зря думала, что все наладится так просто. Было тяжело, так тяжело, что и представить себе невозможно, но я ни разу не пожалела о выбранной судьбе. Даже слепой Вятич лучше, чем погибший.

На следующие три года я попросту выпала из жизни Руси, политической жизни, благо ситуация позволяла. Князь Александр успешно гонял по границам литовцев и неугомонившихся рыцарей, но больших сражений или нападений не было. Батый притих в своем Сарае, вернее, пока ставке, Сарай-Бату он построит позже.

Вятич категорически отказался возвращаться в Новгород, не желая, чтобы кто-то знал о его беде.

– Настя, ты езжай к Федьке сама. Живите там, а возле меня просто оставь кого-нибудь в помощь.

– Я тебе надоела?

– Ты с ума сошла?

– Вятич, я не спрашиваю, почему ты не хочешь возвращаться домой, твое право, но почему ты гонишь нас с Федькой?

Его голос стал глух и едва слышен.

– Я не гоню, просто ты молодая красивая женщина, к чему жить рядом с…

– Ну вот, добавь еще «калекой»! Никогда не думала, что ты увлекаешься мелодрамами.

– Я серьезно. Тебе еще многое предстоит…

И тут я начала на него орать:

– Прекрати растекаться соплями! Ты мужик, а не слюнтяй, и ты не калека! Калека это когда с башкой не все в порядке, а у тебя голова на месте. А ну возьми себя в руки! Зрение никогда не вернется, если будешь сидеть и ныть.

– А если не буду, то вернется?

Язвительностью он просто пытался защититься. Мне до смерти хотелось прижать его голову к груди, гладить волосы, целовать его слепые глаза, но я не могла себе этого позволить. Если сейчас начать жалеть Вятича, то он никогда не найдет себя. Я не задумывалась, что вообще будет дальше, сейчас казалось самым важным вселить надежду в него, а потому фыркнула, как кошка: