В древних оригиналах статуя называлась «терафим», что означает домашний божок — идол.

Какие Иеговы с Саваофами? Ваалы и Астарты правили бал в царском доме.

Весь сюжет напоминает плохую пьесу. Саул приказал слугам принести к нему постель с Давидом. Слуги принесли постель, и только в царских покоях раскрылся подлог. Царь картинно спросил у дочери:

«Что ты наделала?» Дочь не менее картинно ответила: «Он обещал убить меня, если я не помогу ему бежать». И топнула ножкой.

Давид тем временем бежал к старому Самуилу в Раму. Надо было что-то решать. Саул послал слуг в Раму, чтобы арестовать зятя.

Слуги пришли в город, увидели, как камлают местные пророки под предводительством Самуила и начали камлать сами. Экзальтация — штука заразная.

Саул послал других слуг. Те тоже начали пускать пену изо рта и кататься по земле.

Третью группу слуг постигла та же участь. Тогда царь наплевал на государственные дела и пошёл за Давидом лично.

Пришёл в Раму и тоже забился в падучей, сорвал с себя мантию и портки, забросил корону в кювет — и валялся голый в пыли целых три дня. Народ вспомнил поговорку: «Неужели и Саул во пророках?»

Пока царь лежал в беспамятстве на проезжей части, Давид тихонько убежал обратно во дворец. Он провёл беседу с Ионафаном и подговорил его проверить царя «на вшивость».

Решили, что назавтра Давид спрячется где-нибудь, а Ионафан станет покрывать его отсутствие на обеде. Бред.

То он копьями кидается, то музыку слушает, то на войну Давида посылает, то приказывает его кровать принести, чтобы убить, то ещё чего-нибудь придумает. А потом спрашивает, куда это Давид подевался?

Примечательны слова, которые Саул сказал своему сыну Ионафану за обеденным столом.

«Сын негодный и непокорный! Разве я не знаю, что ты подружился с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?»

Видимо, речь шла о настоящей мужской дружбе. Ионафан попытался оправдываться. Царь бросил копьё и в сына, у него с этим было просто. Ионафан ловко уклонился.

Наверное, это было семейной забавой — царь бросал копья в домочадцев, а они тренировали свою реакцию.

Итак, Ионафан уклонился от царского дротика.

«И понял Ионафан, что отец его решился убить Давида. И встал из-за стола в великом гневе и не обедал».

Объявил голодовку — в знак протеста. После этого царевич пошёл в поле, чтобы сообщить Давиду пренеприятнейшее известие. Встретились.

«И целовали они друг друга, и плакали вместе, но Давид плакал более».

Когда слёзы были вытерты, а кружевные платочки исчезли в карманах, Ионафан перешёл к делу. Он посоветовал Давиду эмигрировать на какое-то время.

И ещё одно. Он напомнил возлюбленному о клятве верности, которую они дали друг другу.

«Господь да будет между моим семенем и твоим семенем».

Давид побежал в сторону границы.

До границы он не добежал — остановился в городке Номва и направился к дому священника Авимелеха. Священник удивился, что главный стратег и музыкант государства Израиль прибыл к нему без свиты. Давид приложил палец к губам.

— Я выполняю тайное поручение царя Саула. Он сказал, что на тебя можно рассчитывать. Все мои люди за городом, прячутся по буеракам. Секретная миссия, сам понимаешь. Поэтому дай мне хлебушка — буханок пять. Если нет хлеба, давай просто чего-нибудь пожевать.

— Простого хлеба у меня нет, есть только священный. Если твои люди не спали с женщинами, то пусть едят.

— Это я тебе гарантирую. Мои люди за последние три дня ни одной юбки не видели.

Авимелех дал Давиду хлебца и пожелал творческих успехов. Но Давид всё не уходил.

— Слушай, раз такое дело, может у тебя и оружие какое-нибудь имеется — мечи или, скажем, копья?

Священник почесал загривок.

— Нет ничего. Разве что, меч Голиафа, которого ты убил. Вон он за алтарём валяется. Если хочешь, бери.

Давид перепоясался мечом и двинулся. В путь. Первым делом он прибежал к филистимлянину Анхусу, Гефскому царю. На что он рассчитывал после своих «подвигов» с обрезанием мёртвых филистимлян?

Возможно, он думал, что ему предложат генеральскую должность в Гефсиманской армии, ведь мастерство не пропьёшь. А может быть, и нет. Душа музыканта — потёмки.

Нашего пастушка повязали и привели к Анхусу на приём.

— Вот, полюбуйся, государь. Давид Иессеевич собственной персоной.

Царь отложил в сторону шашлык и вытер жирные пальцы подолом мантии.