Николай Николаевич пытливо глядел на Ковшова глубоко запавшими глазами. Перед ним стоял рослый, широколицый человек. И хотя его рассматривали молча и долго, он держался спокойно, а потом усмехнулся: «Смотрите, мол, разглядывайте — мне не жалко». Стоял невозмутимо, даже с ноги на ногу не переступил.

— Садитесь, — наконец сказал Николай Николаевич. — Я теперь в городе единственная власть, — начал он. — Времени у нас мало, но все же расскажите о себе. Без лишних подробностей, но и не торопясь.

— Родом с Кубани. — Говорил Ковшов коротко, точно отдавая рапорт. — В царской армии ротный фельдшер.

В советское время окончил мединститут. В армию мобилизован перед войной. В тридцать седьмом году арестовывался, но через несколько месяцев был освобожден. Женат. Рана поджила.

— В партии?

— Нет. Готовился, но арест помешал.

— А об аресте что думаете?

— Понимаю, что была ошибка. Кто в ней виноват — не мне разбираться. С Советской властью этот случай меня не поссорил.

— На станции были сегодня?

— Нет. Но слышал, что эшелоны не ушли.

— Не ушли. И не уйдут. Некуда. Остались тяжелораненые. Вывезти их, очевидно, возможности не будет. Надо срочно убирать их с вокзала.

— Да, там им не место.

— А что потом?

— Повязки заменить, раны обработать и эвакуировать.

— А если, повторяю, не удастся всех эвакуировать? — жестко спросил Николай Николаевич.

— Тогда надо лечить.

— А если придут фашисты?

— Все равно надо лечить!

Николай Николаевич наклонился к самому уху сидящего Ковшова. Врач слушал командира так же внимательно и напряженно, как Николай Николаевич несколько часов назад слушал по телефону приглушенный голос из соседнего города.

— Согласны ли возглавить это трудное дело?

— Да, согласен.

— Все ли ясно? — уже более громко спросил командир.

— Да, все ясно. — Ковшов поднялся. — Встанут тысячи вопросов, которые придется решать самому, сейчас о них нечего и говорить.

— Дело нелегкое и опасное. Надеюсь на вас, на вашу выдержку и осмотрительность. Если есть колебания, лучше теперь отказаться.

— Опасно? На фронте тоже опасно. Выдержу.

— Там легче. Бой вести придется без оружия против жестокого вооруженного врага. Население города вас поддержит, в этом я не сомневаюсь.

Командир помолчал, закурил. И, выпустив густую струю табачного дыма, ругнулся.

— Все это дьявольски неожиданно. Задание вам дано, а на кого опереться — и сказать не могу. Надо бы толковых помощников вам подобрать. Придется и это делать самому. Да, постойте-ка, в госпитале Илья Утробин работает. Если не уехал — оставим. Человек опытный — бывал в переплетах.

— Николай Николаевич, как вы посмотрите на такое дело. Больница, если мы не эвакуируем раненых, может существовать только с помощью населения. Но с приходом фашистов в городе наступит голод. Я полагал бы, что не надо жечь продовольствие, лучше раздать его населению. Это продовольствие вернется потом в больницу, раненым. Только можно ли это? Ведь я знаю директиву: уничтожать все, ничего не оставлять врагу.

— А мы врагу и не оставим. Мысль ваша правильная: раздадим и предупредим, чтобы прятали надежно.

Начальник продовольственного снабжения госпиталя Илья Данилович Утробин впервые за трое суток спал дома — из госпиталя все, что можно, эвакуировано, раненые погружены в эшелоны. Жена и дочь готовятся в дорогу — завтра двинут в горы.

Выспался Утробин хорошо. Утром позавтракал и стал собираться. Вытащил из ящика стола картонную папку, завязанную белыми тесемками, — здесь хранились все нужные бумаги. Разворачивая пожелтевшие листы, многие из которых уже протерлись на сгибах, Утробин перебирал свою жизнь. Вот давнее письмо однополчанина Шугаева. Встретился с питерским слесарем пулеметчик Утробин в 9-м Российском полку 3-й Кавказской дивизии на Румынском фронте. Шугаев и его друг Максимов были первыми большевиками, которые помогли ему найти путь в жизни. После Февральской революции он член полкового комитета. Вот отпускное удостоверение — с ним приехал в родные места в ноябре 1917 года. Тогда же с другими фронтовиками создал Совет крестьянских депутатов. Отряд Красной гвардии в сорок штыков, которым командовал Утробин, громил контрреволюционные банды.

В особой пачке — документы героических лет гражданской войны на Северном Кавказе: командир роты в партизанской дивизии, командир летучего пулеметного отряда. Бои на Северном Кавказе, в Азербайджане, Армении, Грузии. Из степей, через горы и ущелья Закавказья пришел Илья Утробин в Батуми. Вот дорогой сердцу мандат делегата Первого всегрузинского съезда Советов… В суровые годы в тяжелой борьбе с врагами закалялся солдат революции. В 1920 году он стал членом Коммунистической партии, ее бойцом. Трудные годы восстановления, строительство колхозов, хозяйственная работа…