Шрифт:
Да тут и академий заканчивать не надо, чтобы понять: до того ли нашим болельщикам в эти счастливые минуты после победы?..
Опять валами по заметенным улицам катили оживленные толпы, над которыми подрагивающим на морозе парком носился радостный разговор и носился смех, опять перестраивались на ходу, чтобы стать один к другому поближе, взять за локоть или просто потереться плечом, опять забегали вперед, чтобы друзей своих увидать всех сразу и всем сразу что-то такое сказать и всем улыбнуться.
— Ну, эти совсем в конце расклеились!
— Обиделись мужики.
— Что ты — налились!..
— Сталегорск надолго небось запомнят.
— А видели, как Даня своих-то щенков школил?
— Даня — капитан, какой разговор!
— А маленький этот, маленький!
— Серега?.. Куночкин?
— Не растерялся — закатил-таки!
— Это Данина надежда, мужики...
— А слышали, братцы, что Сюня хочет вернуться?
— Чего это он вдруг?
— Да после проигрыша сегодня, после проигрыша!
— Старики, говорит, здесь, а там пацаненка оставить не с кем, в садике, говорит, болеет...
— Взял бы тут молодежную!
— А институтская команда?.. А детская? Или тренировать у нас некого!
— Вот он и говорит.
— Хватилась бабенка, когда ночь прошла, — этот Сюня!.. Чем раньше думал?
— Да нет, он парень ничего...
— А никто не говорит, пускай едет, разговор к тому — зачем уезжать было?
— А ведь можем, мужики, если возьмемся?! Ведь можем же!..
— Да, эти сегодня совсем в кусках были...
— Жалко смотреть.
— Чего там жалко — почаще бы!
— Вот погоди, оклемается наш Елфимыч, срастется у него ключица...
— И тут же заберут его в Новосибирск.
— Теперь не заберут. Этот сезон отыграет.
— Конечно, если бы нас не грабили... какую можно команду!
— Подожди вот, молодежная тройка заиграет.
— А Кряк вернется из армии?..
— Ну вот, а к этому времени и этот пацаненок из детской подрастет... Миронов, как его?.. Мирнев? Видели пацаненка?
— И ты не видел?.. Ну, за такого игрочка!..
— А подожди, Серега Куночкин войдет в силу.
— Если опять не отберут. Думаешь, его уже не заприметили? Эге!
— А все-таки уделали сегодня пижонов!
— Наука будет. Думали, тут лаптем щи до сих пор...
— А давай-ка прибросим, мужики, какую можно команду, если всех наших...
И среди всеобщего этого ликования такая вдруг сердце сжала тоска!..
Что ж, что мы выиграли сегодня? Завтра мы опять непременно проиграем, ведь мы обречены на это — проигрывать. Радость эта сегодняшняя как дождь в пустыне. Пьем воду, плещемся в ней, разбрызгиваем, а она уже уходит и уходит в песок. Когда еще бог пошлет?..
Однако нынче наш день.
Ведь если мы у тебя, Москва, не будем выигрывать, кого ты от нас потом возьмешь, что ты от нас получишь, у кого потом выиграешь сама?
Сегодня наш день.
Пускай нам завтра таких навешают, что и с собой не унесешь, не в этом дело — неужели у каждого только затем в руках клюшка, чтобы, и верно, пустили поближе поглядеть, чья возьмет?
4
Следующий день был воскресенье.
Утро выдалось ясное, с крепким морозцем, но то ли ночью опускалась на город летучая, почти мгновенная оттепель, а то ли начали еще в третью смену, сразу после выигрыша, подтапливать мужички на комбинате — деревья по проспекту Металлургов стояли все в куржаке и чугунные решетки были оторочены глубокой пушистой изморозью. Под этими деревьями мимо этих решеток неторопливо шел рядом с женою своею Викой капитан «Сталеплавильщика» Витя Данилов, а впереди них, обгоняя один другого, чтобы первым поспеть к накатанной посреди тротуара коротенькой ледяной дорожке, бежали трое мальчишек. Отец не спускал с них глаз, а маленького иногда и вовсе около себя придерживал, взявши за концы шарфа под воротником шубки, поэтому снова иной раз не замечал поднятых в приветствии рук, но сегодня Вике не приходилось толкать его в бок, потому что все, кто приподнимал руку, тут же дружески окликали: «Витек!..», «Данька, чертяка!..», «Виктор Иваныч!..»
Город все понял и принял все как должное.
Это не шутка: многие из тех, кто вышел в то утро из дома прогуляться один, увидев Даню с Викой да с ребятишками, извинялись перед друзьями, с которыми уже начали было соображать, как повеселей провести остаток выходного, возвращались под каким-либо предлогом домой и там говорили ворчливо не понимавшим, откуда вдруг свалилось такое счастье, своим женам: «Такое утро, а ты, понимаешь, с детишками дома! А ну-ка, собирайтесь на улицу, сидите тут в духоте... Да одень парнишку получше, куда ты за старое пальтецо, или нового нету, все б они экономили — нечего, понимаешь, прибедняться!..»
И вышагивали потом по улице с отвыкшей ходить под руку женою рядом, и тоже поглядывали на детишек, и думали о Дане, и думали о себе: мало ли что кому приходится в жизни проглотить, может, в том-то и штука, как ты это проглотишь?
Даня молодец. Он всегда был парень что надо. Просто в этот раз ему пришлось трудней, чем когда-либо.
Но вот он прошелся по улице с Викою и с детишками, как будто ничего такого и не было.
Да, а в самом деле, а было ли?..
Эти, с междугородной, известное дело, — кумушки. Да стояла бы у них к тому же аппаратура приличная, а то так — осталась еще от царя Гороха.