— Что? — вырвалось у Куценко.

— Разгром полный, — сказал Гуляев. — Разгром противника полный! — повторил он. — Взят единственный пулемет банды. Тридцать пленных. Порублено и постреляно человек сто. Остальные рассеялись.

Иншаков вскочил и вдруг захохотал. Бражной зажмурился, и улыбка на секунду распахнула и высветила его хмурое лицо. Куценко выпрямился в своем кресле.

— Бубнич жив? — спросил Куценко, и тут Гуляева закидали вопросами:

— Как вел себя Сякин?

— Какие у нас потери?

— Настроение у эскадронцев?

После подробных ответов Гуляеву велели остаться и приступили к совещанию.

Армия Клеща обкладывала город. Батько, Охрим, ординарцы стояли на холме, прислушиваясь и угадывая во мгле движение тех или иных частей войска. Князев и Клешков, найдя по суете около холма ставку атамана, подъехали и пристроились позади. Кто-то во тьме прискакал, чавкая сапогами, полез на холм.

— Батько тут?

— Ходи ближче.

— Батько, подай голос.

— Хто будешь?

— С третьей сотни. Там наши хлопцы позаду оврага червонных накрыли. Двух узяли.

— Пусть приведут, — распорядился Клещ.

Связной молча зашагал по грязи. Потом звук его шагов утонул.

Привели пленных. Охрим, нагнувшись с лошади, стал их допрашивать. Топот и движение вокруг не давали Клешкову слышать, что они отвечали. Охрим вдруг привстал на стременах и резко махнул рукой. Один из пленных упал, застонал. Конвоир сзади ударил второго. Тот тоже упал в грязь.

Князев приблизился к Клещу, подождал, пока к нему подъедет Охрим.

— Батько, — торопливо заговорил Охрим, — оба краснопузые брешут, что Кикотя раскостерили.

— Шо таке? — повернулся к нему Клещ.

— Ей-бо! Я их сек и уговаривал не брехать, да один треплет, шо Кикотя разбили на болотах, шо привели пленных и шо по городу усю ночь йшлы обыски.

Клещ молча повернулся в седле и поскакал к оврагу. За ним, грузно топоча, помчались остальные. Клешков и Князев, шлепая по лужам, поехали следом.

— Батько! — вполголоса окликнул чей-то бас.

Клещ подъехал и спешился.

— Батько, — сказал тот же голос, — тут перебежчик до нас, балакает, шо с отряду Кикотя, та я не вирю.

Подвели человека.

— Батько, це я, Пивтора Ивана, — торопливо заговорил перебежчик, узнаешь?

— Узнаю, Васыль, — мрачно буркнул Клещ, — откуда взявся?

— Забрали нас, батько. На болотах застукали. Пулеметами порезали на гати.

— Дэ Кикоть?

— Не могу знаты того, батько!

— Ладно, ходи в третью сотню, кажи, шо я приказал одеть и вооружить.

— Дуже дзякую, батько.

— Охрим, — резко обернулся Клещ, — где эти... З городу?

В несколько секунд Князева и Клешкова содрали с лошадей, обезоружили и плетьми подогнали к Клещу.

— Зрада! — сказал Клещ. Лица его не было видно в темноте. Только плотный силуэт в папахе. — Зрада! Продали моих хлопцев. Ясно!

— А мы тут при чем, а, батько? — заспешил Князев. — Мы-то при тебе были.

— Хто при мне, а хто и в городу, — сказал Клещ.

За оврагом, на склоне, где уже начинались первые дома города, вдруг грохнуло и просыпался беглый ружейный огонь. Потом заорали десятки голосов. По вспышкам было видно, что бой перемещается в сторону города.

— Шо таке? — спросил сбитый с толку Клещ.

— Тамочке третья сотня, — раздумчиво сказал Охрим, — не воны ли без спросу з глузду сорвались?

Подскакал всадник:

— Батько! Третья сотня узяла пулемет и гонит червонных!

— На штурм! — Клещ кинулся к лошади и вскочил в седло. И тут же сотни голосов закричали, загомонили вдоль оврага. Зашлепали сапоги, затопали копыта.

Охрим кинулся назад удержать в резерве хотя бы полусотню всадников. По всему полукругу оврага заплясали вспышки ружейного огня. Скоро они переместились в улицы. Штурм начался. Князев и Клешков, отведенные назад двумя конвоирами, молча смотрели, как вспыхивает и разрастается в городе сумятица боя. Вспышки выстрелов неслись уже из центра.

«Как там наши?» — думал Клешков и вздрагивал от жесточайшей тревоги.

Бубнич и Бражной следили с колокольни за боем в городе. Горели дома. Непрерывно сыпался огонь винтовок, дробно заглушали все звуки пулеметы.