Это он так играет, выродок? Куражится — мол, хрен догадаетесь? Насмотрелся фильмов про хитроумных маньяков, которые бросают вызов преследователям, дразнят, подкидывая «ниточки» (если верить Назаровой, это один из самых заезженных голливудскими сценаристами штампов)? Вообразил себя новым Лектером? Или он делает это — еще более заезженный штамп — из подсознательного желания быть пойманным?.. Подобные версии казались Знароку бредом собачьим, но впечатления бреда у него оставляло все, что связано с «Ником».

…Значит что — в прошлом ноябре он правда зарезал и вскрыл двоих, одного выпотрошил и сварил потроха? То есть он действительно полноценный маньяк? Но в таком случае он действительно продвинутый маньяк — если подкидывает на форум такие вот ребусы… В натуре, что ли, оживший штамп голливудского ужастика?.. Но ведь он вешает ссылку на статью, главный смысл которой — что в реальности таких не бывает!

…Почему одни говорят о нем как о полусумасшедшем идиоте, бомже, алкаше — а другие твердят, что он умный и образованный? Или я был прав: никакой это не один человек, а как минимум двое?..

Знарок в очередной раз запутался; он ничего не понимал, он устал и его всё бесило.

Действительно всё. Начиная с самой «Синефобии»: все эти снобские бирюльки продвинутых, манерное жонглирование бессмысленными фактами… Убогое умничанье, унылая паранойя, тухловатая зацикленность на чернухе и изврате… Бесили те, кто в это играет: самодовольные полудохлые малолетки… Бесило понимание, что здесь — именно их территория, на которой он, тертый опер, знающий о реальной жизни все и могущий в ней многое, ни черта не знает и не может… Осознание, что тот, кого он ищет, вполне вероятно, и сам об этом догадывается — и глумливо пользуется своим преимуществом.

…Этот искомый бесил, конечно, больше всего. То, что он совершенно не вписывается в давным-давно сформированную майором и до сих пор не подвергаемую сомнению картину профессиональной реальности и делает почти бесполезным его оперативный опыт. То, что он который месяц вполне успешно морочит Знароку голову, но до сих пор так и не дал ни одной нормальной зацепки.

…Он не просто его бесил — он вызывал в майоре какую-то плохо осознаваемую и контролируемую нутряную, видовую ненависть. Знарок был нормальным мужиком, на сто процентов от мира сего, у него всегда все было в порядке и с башкой, и с руками, и с членом; и на осознании собственной нормальности, полноценности, состоятельности — мужской, человеческой, профессиональной, семейной — целиком основывалось его самосознание и самоуважение, и именно это определяло его отношение к окружающему. Знарок всегда ненавидел любого рода лишенцев и извращенцев. Всех этих психов, пидоров и торчков, разлагающихся заживо бомжей, невменяемых психопатов… Он не сдерживал себя, когда такие попадались ему, он их пиздил без жалости и сажал с брезгливым удовлетворением.

Майор никогда, ни вслух, ни про себя, не оперировал, конечно, словосочетанием «моральная правота», он был циником по натуре и в силу службы — однако нетерпимость его к этой падали питалась не только здоровой гадливостью, но и безотчетной, хотя не менее от этого фундаментальной убежденностью в непримиримости всего, на чем стоит он сам (правильного и единственно достойного), — и той гнили, дряни, гноя, из которых вылезли и которыми запакощивали все вокруг себя ЭТИ…

А теперь именно то, что Знарок всегда органически не переносил, то, что бесило его больше всего, воплотилось для него в абстрактной пока, но столь предметно ненавидимой уже фигуре Никонова, Каширина, или кто он там, выродок скользкий больной. Так что дело к нему у майора было не просто личное — личное в квадрате: Знарок не помнил, когда еще ему так люто хотелось до кого-нибудь добраться.

Компьютер «спал» — Ксения механически ткнула «Power», прочла на просветлевшем (торопливо продравшем глаза) мониторе уведомление, что выполняются две программы и, преодолевая то ли оцепенение, то ли нежелание это делать, кликнула «User». Побарабанила, насвистывая Коэна, пальцами по спинке стула, но ни садиться, ни включать настольную лампу не стала, а наоборот, отступила к дивану и рухнула на него спиной вперед.

Из-за сугубо нуарного дизайна «Синефобии» света дисплей почти не давал, в комнате дрожал студенистый мрак; чуть подтекала на столешницу бордовым бликом мышка и как болотные огни моргали с пола зеленые глазки модема и адаптера. Экранчик лежащего навзничь телефона вдруг молча озарился бледным сиянием и разочарованно погас секунд через пять. По потолку проползали неясные уличные отсветы.

Ксения попыталась представить себе ЭТОГО: где он сейчас? Точнее: «откуда» будет очередная серия его виртуальной роуд-муви? (Что за два дня он что-нибудь написал, она не сомневалась.) Он никогда не упоминал никаких географических названий, но любил описывать пейзажи и интерьеры. Довольно странное ощущение: постоянная доступность человека, о физическом местопребывании которого не имеешь никакого представления…

Прятки — она хмыкнула вслух… «Hide and Seek». Тоже, между прочим, есть такой ужастик…

Она поймала себя на том, что перед очередным «раундом» настраивается на боевой лад. Привычно становится в некую пренебрежительно-превосходственную позу… Интересно, сколько в этом искренности с моей стороны? Впрочем, я и по жизни-то зачастую уже неспособна сказать, когда и насколько искренна…

Вон, непосредственно вчера сидели в «Китайском летчике»: они с Андрюшкой и Даник Ревдин, литкритик глянцевого журнала, сноб-пижон-англоман (чьи рецензии стремятся к идеальной форме рекламного слогана: «Писатель Икс — русский Дэн Браун!», «Роман Игрек — „Парфюмер“ нулевых!») со своей нынешней девицей, Сашенькой, несмотря на юный возраст и придурковатый вид, не только заведующей, как выяснилось, культуркой в какой-то богатенькой дотационной газете, но и нашумевшей недавно собственного производства гламурно-скандально-эротически-феминистским романом, косноязычно скатанным с умеренной свежести западного бестселлера. И вот, значит, в столь продвинутой компании пошел у них продвинутый разговор — о литературе!