Том 1. Стихотворения
вернуться

Боков Виктор Федорович
Шрифт:

Луговая

Яр-Хмель

* * *

Через ступеньку, через две, скорей К бумаге, к вечному перу! Что будет — ямб или хорей? Еще никак не разберу. Но чувствую, что где-то здесь Родилось, торжествует, есть! 1936

* * *

Выйду за ворота — Все мхи да болота. Выйду за иные — Луга заливные. Пойду на задворки — Плеса да озёрки. Где мелко, где глыбко, Где рыба, где рыбка. Спят утки сторожко. Краснеет морошка. — Ау-у-у! — раздается, Кто с кем расстается? То голубь с голубкой Гуляют порубкой, Себе на дорожку Сбирают морошку. Заря на закате И день на утрате. Вот месяц выходит И звезды выводит. Идет он водою, Лесной стороною. Он лесом — не треснет, Водою — не плеснет! 1937

Октябрь

Октябрь. Который раз, все тот же и не тот, Все так же и не так в моей стране проходит. Ночь длится дольше. Позже день встает И под уздцы в поля туман выводит, И свежий холодок до десяти утра Является стекольщиком пруда. Над лесом, перекрестками дорог, Над полем, где умолкла скошенная нива, Вороний грай и суета сорок, Да тенькает синица сиротливо, А по ночам невидимые гуси Прощальные свои проносят гусли. В полях все убрано. И, как всегда, У каждого есть хлеб, в домах тепло и сытно, Живи и принимай дары труда, Но все ж и этим сердце ненасытно, И едут из колхозов к городам Все возрасты, ума набраться там. И с завистью печальной смотрит вслед Престарый дедушка на сына или внука. — Что ж, говорят, ученье свет, И в городах есть верная наука, И нет такой дороги из села, Чтоб та дорога в город не вела. Уж где-то выпал снег. Охотник в рог трубит, Почуя холодок, собаки чуют порох. Как много нетерпения в их взорах, — Скорей! — и цепью каждая гремит. Вот гончий голос по лесу зальется, И заячья кровь на первый снег прольется. Октябрь минует. Близится конец Осенним дням. Садится солнце ниже, И небосвода сумрачный свинец Пунцовым языком заря над лесом лижет, Слетит октябрьский лист с календаря, Дохнет ноябрь, и нету октября! 1 апреля 1938

* * *

Какое время вот теперь? Встал утром, видишь оттепель. На крышах талый снег лежит, Из-под него вода бежит. Летят вороны стаями, Все ожили, оттаяли! Глядит петух на солнышко, Нагнется, клюнет зернышко, И окриком он кур зовет. — Нашел! — зовет. — Скорей! — зовет. В оврагах, где ключи гремят, В лощинах, где ручьи стремят, Прислушайся, замри на миг, Под снегом бьет земли родник. И светятся кустарники Насквозь, как бы хрусталики. Весна уже в лесок идет, И по деревьям сок идет. Проснулось все и ожило И сердце мне встревожило. Я жить хочу, я петь хочу, Мне б крылья, я лететь хочу! 1940

Метель

К. Федину

Замела, закрутила: — Я так, пошутила! — Ничего себе шутка, эге, Хлещет, будто кнутом, по ноге. Взявши снегу охапку, Поделала шапку Да на крышу избы — Здесь eй быть! Запележен, в соломе, В богатырском шеломе Витязь снежный стоит, И дыми-и-и-ит. Курит трубку печную И в темень ночную Щурит глаз; Р-раз! — Снежной пылью взялась Белоснежная риза С карниза. И пошла метель, закудесила, Белый свет занавесила: Ничего не видать! Стала в окна кидать, Изломала дороги, На каждом пороге Показала свой лик, Закричала на крик И завыла, волчонок, Пугая девчонок, Что к теплу материнских грудей, Как меж добрых людей, Приютились И пьют молоко. Далеко-о-о По пустыне по снежной, По равнине безбрежной Слышны шутки, что шутит метель, Попадется ей щель, Заиграет на флейте, Сиротою заплачет она: — Пожалейте-е-е! — Никого на ответ, В мире жалости нет! 1942

Старушка

Старушка плетется, Беззубо смеется: — Ин, вишь, како дело, Коза продается! Сбывают нарошно, Не очень молошна. — Что пялишь глаза-то, Нужна, что ль, коза-то? Молоко густое… — И-и-и, мелешь пустое, Мы здешни, мы местны, Нам козы известны! — И дальше плетется, Беззубо смеется: — Что булки, аль сушки, Аль напросто черный? Да ты не втирайся, Уж очень проворный! А то вот — под шубу, И дело с концами! Где кашу-то брали? Какая — с рубцами? Вот на тебе! Пулей Лети за кастрюлей. Касатик, родимый, Уважь мне, старушке, Возьми без черёду, Всего-то две сушки. Да вы не орите, Берите, берите! Я так, попытала… Согнулася, встала… — Вчера ввечеру, Вот те крест напужалась, Вор, думаю, лезет, А вышло на жалость! Стоит на пороге В шинели безногий, Тощой, да небритый, Невзрачный, убитый: «Мне б ночь ночевать, Дом колхозника полон». Пустила. Побыл до утра и ушел он, Такие рассказывал страсти до свету, Спросила: «Ты плачешь?» «Слез, бабушка, нету! И жизнь мне постыла, И люди постыли. Поймешь ли ты это? Подай-ка костылик! Пойду потихоньку, Уже развиднелось». Мне бедному чем-то Помочь захотелось. Стою чуть не плачу: «Сударик, сударик, Возьми-ка сухарик, Возьми-ка сухарик!» — Довольно болтать-то! Четыреста, что ли? — Четыреста, милый! А сиверко в поле. Сердешный дойдет ли, Жену-то найдет ли? Чать, где-нибудь строит, Копает аль роет. Ведь ныне везде так: Всё эдак да эдак. Иззябла я что-то, И всю меня ломит, И в сон меня клонит, — Старушка плетется, Беззубо смеется: — Ин, вишь, како дело, Стемнело, стемнело! 1942

Мать

За забором домок, Над трубою дымок. В двух окошках свет, В третьем — нет. Стала сыну мать На войну писать. Ничего не слышит, Только пишет, пишет. «Сколько темных ночек Я не сплю, сыночек, Весть подай скорей, Поубавь скорбей! Ветер в поле кружит, Ох, и сильно вьюжит, Вьюге ни во что, Коль замерзнет кто».