Том 1. Стихотворения
вернуться

Боков Виктор Федорович
Шрифт:

* * *

Без радуги, без грома и без молнии Прошел едва заметный миру дождь. Прошел в людском бесславьи и безмолвии, Никто ему не выкрикнул: — Хорош! Он был настолько тих и незаметен, Что в памяти мог сразу умереть. И было б так, когда бы вслед за этим Луга не стали буйно зеленеть! 1947

Иван Грозный и колокол

Псковская легенда

Уж как ехал государь Иван во Псков город, Что проведывал Васильевич свою землю. Уж как кланялся свет Грозный своему люду. Выносил народ на улицу хлеб с солью: — Не побрезгуй подношеньем, государь наш! У нас помыслы едины и един хлеб. Как возрадовались храмы да в частОй звон, Не тебя ль они приветствуют, Иван-царь? Но откуда взяться горю средь согласья? Кто-то в колокол ударил бунт, всполох. Сдвинул брови царь собольи: — Что за пакость? Еще есть во Пскове городе измена! Приказал Иван снять колокол с собора. — Ну-ка, вырвите ему язык поганый, Чтобы попусту, негодный, не болтался! Били молотом по колоколу гулко, Говорили: — А вперед тебе наука! 7 окт. 1948

После дождя

Кто-то всхлипывал всю ночь, А под утро громко плакал. Это старый странник-дождь Крыши красил свежим лаком. Все блестело на виду — И дороги и растенья. Каждый злак: — Иду! Иду!— Говорил от восхищенья. После ливня и грозы В зоне царствия лесного Появлялися грибы И тотчас же брали слово. — Мы — лесов своих князья, Хоть живем мелкопоместно. Что без нас никак нельзя, Даже Пришвину известно. Зеленел поблекший луг, И светлел напев пастуший. И один лишь ясный «кук» Выдавал восторг кукуший. И на вымытом челе Существующего мира Жизнь, чуть-чуть навеселе, Улыбалась очень мило! 1948

* * *

Скрипели сани, сыпал снег, Стелился под ногами саван, Метель смеялася, и сам он Смеялся страшно вместе с ней. Он звал ее: —Княжна Снежна! В безумном смехе, в трезвом хмеле, Как сон, как стон, как в самом деле, Она была ему страшна. Сияли снежные леса, Под этой искрившейся стынью, И все казалося пустынью, Мир в пыль снегов поизвелся. И этот стон: — Сюда! Сюда! Шли санитары. — Где же смертник? И на снегах алел бессмертник, И сонно плавилась слюда. И шли саперы, И сопел На дальней станции санпоезд, И что-то ахнуло вдруг, то есть Гвардейский миномет запел… — О, господи! Он встал. На лбу Светился крупный жемчуг пота, К нему стучался сильно кто-то С вопросом: — Ты закрыл трубу? — Закрыл. Сосед зашел. — Закурим? — Давай. — А где бумагу дел? — А я все счет веду тем пулям, Что обогнули мой удел. Ужли опять стрелять придется? — Посмотрим дальше, что с весны… — Тревожно сердце мира бьется И мне опять дурные сны… Два рядовые войн обеих Нашли забаву в табаке. Эй, мистер атомщик, добей их, Что держишь смерть в своей руке?! А за окном снега, сугробы И светлый месяца озноб. И вечер, парень чернобровый, Сердца ворует у зазноб. И на заснеженном безбрежьи, Под синим инеем ветвей, Нам видятся все реже, реже Следы бессмысленных смертей. 1948

* * *

Просился месяц ночевать В забытой деревушке. — Тебе привычней кочевать! — Ответила старушка. Засим захлопнула окно — Чего пустое баить. Сидит себе. В избе темно. В потемках щи хлебает. «Ну, что ж? Тогда устроюсь в стог, На травяном постое. У бабки нрав, видать, жесток, С такой и спать не стоит!» Наелся сена. Вышел пить, В волне воды ломаясь. «Не кипяченая! Как быть? Я животом не маюсь!» Напился. Фыркнул громко: — Б-р-р-ы! В себе души не чает. И вот спустился под обрыв, Там мельницу встречает. На водяное колесо Тотчас верхом уселся. Не усидел на нем. Снесло. Нырнул и осмотрелся. Свои ученые умы Ему представил омут. Навстречу выплыли сомы, Один рече другому: — Какая светлость! Вот бы нам Упрятать под корягу, На удивление вьюнам, И окуням-варягам. Та мысль нечаянно далась Красавцу в черном фраке. Со дна решимость поднялась — Мы говорим о раке. Подплыл он к месяцу тогда С огромными клешнями. Что было дальше — навсегда Останется меж нами. Чего-то стоила гульба По омуту светиле. С тех пор с его большого лба Отметки не сходили.