Тем временем жизнь все настойчивее стучала в окно снимаемой им комнаты. Деньги от наследства медленно, но верно таяли, и теперь на его счет поступали всего 25 крон его сиротских денег. Летом 1909 года Адольфу пришлось отказаться от столь любимых им походов в оперу, а еще через месяц он начал распродавать свой гардероб. Продав даже зимнее пальто, Гитлер щеголял в порядком поношенном синем костюме. А когда закончились последние деньги, он за ненадобностью расстался со всеми своими кистями и красками.

С квартиры Адольфу пришлось съехать. Ночевал он на скамейках в парках, а днем выстаивал в длинных очередях за бесплатным супом. Зима 1909 года выдалась на редкость холодной и снежной, и полузамерзший «студент» с трудом передвигал одеревеневшие ноги, на которых от ходьбы по снегу начинали отмерзать пальцы. Получив сиротские деньги, он на месяц стал так называемым коечником, потом снова отправился на улицу, и после долгих мучений у него была только одна дорога: в приют для бездомных.

Почти месяц Адольф боролся с гордыней. Да и как ему, сыну государственного чиновника, идти в ночлежку? Но в декабре, когда ему стало совсем невмоготу, грязный и завшивевший, со свалявшимися волосами и заросший бородой, он отправился в майдлингский приют. Его рваную одежду забрали на дезинфекцию и выдали билет, дававший право на кровать, хлеб и суп в течение пяти дней. Этот период обещали продлить только при условии, если неудавшийся художник и студент будет искать работу.

— Чего бы мне это ни стоило, но я войду в ту же самую гостиницу по такой же красной дорожке!

Деньги быстро кончились, и Гитлер снова затосковал. А когда Ханеш спросил его, почему он, профессиональный художник, не может найти себе более или менее сносную работу, Гитлер откровенно ответил:

— Если честно, я и сам не знаю.

Ханеш на мгновение задумался, потом сказал:

— Ты будешь рисовать открытки с видами Вены, а я буду их продавать. Прибыль будем делить пополам. Согласен?

Воспрянувший было духом Гитлер мгновенно согласился, но уже в следующее мгновенье оживление сбежало с его лица.

— Ничего не выйдет, — уныло покачал он головой. — Для рисования нужны бумага, краски и кисти! А все это стоит денег!

Ханеш загадочно усмехнулся и потащил Гитлера в ближайшее кафе, где тот под его диктовку написал письмо своей горбатой тетке из Шпиталя с просьбой прислать ему немного денег для учебных занятий. И какова же была его радость, когда он получил целых 100 крон и мог не только купить краски и кисти, но и потеплее одеться.

Рабочий день приятелей начинался рано утром. Адольф садился за стол, а Ханеш отправлялся в поход по венским пивным и кафе и рассказывал их посетителям душещипательную историю о больном чахоткой талантливом художнике Адольфе Гитлере, которому не на что жить. Тем, кто проявлял интерес к судьбе несчастного художника, он показывал выполненные на довольно высоком художественном уровне картинки с изображенными на них зданиями, церквями и площадями Вены. Какова же была радость приятелей, когда открытки начали покупать! И не только посетители кафе и туристы. Венские торговцы вставляли творения Адольфа в дешевые рамки, и их охотно покупали торговцы мебелью.

Платили евреи по десять крон за картину. Увы, Гитлер и здесь оказался верен себе и постоянно выбивался из установленного Ханешом графика — по одной картине в день. И когда Гитлер снова начал поносить евреев, Ханеш не выдержал.

— Хватит тебе! — резко оборвал он приятеля. — Если бы не эти евреи, мы с тобой уже подохли бы с голода! А если ты их так ненавидишь, что же ты позволяешь мне продавать им твои картины? Или деньги не пахнут? И потом, — уже с насмешкой продолжал Ханеш, — неужели ты серьезно полагаешь, что похож на воспетого Ницше гиперборейца! Да ты только взгляни на себя в зеркало! Самый настоящий еврей!

Гитлер закусил губу. В обтрепанном синем костюмчике, с длинными волосами и бородой он в самом деле куда больше напоминал спившегося раввина, нежели того арийца, чье превосходство он уже начинал всячески прославлять.

— А ноги! — продолжал издеваться приятель. — Ты только взгляни на свои еврейские ноги! А знаешь, почему они у тебя такие?

Гитлер покачал головой.

— Потому что твоим предкам пришлось столько веков тащиться по пустыне!

Говоря откровенно, Ханешу было наплевать и на Гитлера, и на евреев, и заботился он сейчас только о себе. У него не было сиротской пенсии, которую снова начал получать его приятель, и прекрати он работать, в первую очередь проиграл бы он сам. Тем временем Гитлер пришел в себя и бросился в контрнаступление. Он только что прочитал статью уже известного нам Ланца фон Либенфельса и горячо принялся доказывать Ханешу, что он потому и продает евреям свои рисунки, что они занимают в этом бизнесе чужое место и именно поэтому их надо гнать отовсюду поганой метлой.

Ханеш махнул рукой и вышел из комнаты. Он уже по опыту знал, что теперь Гитлера не остановишь. А тот еще долго не мог успокоиться и продолжал проклинать жидов, заполнивших весь мир.

Кто виноват в том, что мир так плох? Евреи и марксисты, большинство которых были тоже евреями. «Стоило мне сделать это открытие, — говорил позже Гитлер, — как шоры упали с моих глаз. Пришел конец моей многолетней внутренней борьбе… я осознал наконец, кто те злые духи, что сбивают с толку наш народ».