Шрифт:
Где же он оставил свой полушубок? Да вот он, уже покрытый снегом, висит, как странный, огромный, лист на кусте.
Лешка хватает его в охапку и крупными прыжками достигает машины.
Ксения сидит, откинувшись на спинку. Глаза закрыты, лицо очень бледно. Неужели поняла? Ни черта не поняла.
— Что это вы скачете, как козел по горам? — капризно спрашивает она.
Нашла время капризничать!
— Для разминки, — отвечает он.
Она, конечно, считает его форменным психом.
Лешке жарко, он сидит в одной телогрейке. Руки, лежащие на баранке, отдыхают и даже не ощущают холода. Мокрые рукавицы, в клочья изорванные, окровавленные, валяются на сиденье.
Через час они выехали на бугристую от тарбаганьих нор аланорскую степь.
— «На тысячах нор стоит Аланор…» — замурлыкал Лешка.
4
Шахтерский поселок Аланор разбросан, словно горсть орехов на шершавой ладони степи. Пункт медицинской помощи — в центре поселка. Едва подходит машина, из двери выскакивают сразу трое. С восклицаниями: «Наконец-то!», «Ну, теперь все хорошо!» — и всякими такими, на Лешкин взгляд, ненужными и уж во всяком случае преждевременными изъявлениями чувств, три женщины в белых халатах высаживают Ксению из машины. На Лешку никто не обращает внимания. Впрочем, одна из женщин тотчас поворачивается и бросает Лешке:
— Товарищ водитель, у нас здесь теплый гараж, вон под красной крышей. Ставьте машину и приходите к нам обедать!
Очень надо! Что теплый гараж — за это спасибо. «Газик» намерзся, словно человек!
В гараже жаром пышет от железной печки. В дежурке три шофера забивают козла.
Двое местных. Третий приезжий. Это маленький ушлый паренек из управления. Паренька зовут Вася, он то и дело чертыхается: проигрывает.
Игроки кричат Лешке, чтобы подождал — забьют и пойдем в столовую!
— Я не голоден, — говорит Лешка. Он действительно не чувствует голода. Все в нем как-то размякло, растаяло, ему хочется спать.
— Рыба, — говорит черный, цыгановатый крепыш и стучит камнем по столу.
— Ты как, на повороте проскочил? Или уже отсыпалось? — спрашивает Вася и осторожно подставляет камень.
— И проскакивать нечего. Снеговину там корнями держит — до весны не поползет, а весной водой сбежит.
— Ну да? — с сомнением говорит Вася и радостно объявляет: — Кончил!
— Как же так? — спрашивает цыгановатый. — Тут Васька трепался: нет проезду, загорать будем… Еле, мол, проскочил. На риск!
— Ничего не трепался. — Лешка берет Васю под защиту. — Снизу оно так и выглядит…
— Снизу? — удивляется Вася. — Неужели наверх смотал?
— А чего делать было? Врачиху вез.
— Вот это да! — Все смотрят на Лешку.
— Что вы на меня, как на чумного, уставились?
Теперь Лешке и самому не верится, что это он карабкался в такой сумасшедший ветер по отвесному склону навстречу махине, ожидая, что вот-вот она сметет его, как пылинку.
Вот если бы Ксения знала… Но она никогда не узнает.
Ребята смотрят на него с уважением. Вчетвером они отправляются в столовую.
— А глотку промочить чем найдется? — спрашивает Лешка.
— Ваське ехать, а мы можем компанию составить. — Цыгановатый достает из кармана бутылку спирта.
В столовой дымно, шумно, весело. Лешка соловеет от еды, от выпитого, от тепла.
Главное, от тепла. Какое все-таки добро — горячая печка с докрасна накаленной железной трубой! Приятная слабость разливается по членам. Лешка не помнит, как добрался до комнаты цыгановатого Матвея, рухнул на койку…
Трижды прибегала за Лешкой санитарка.
— Доктор приглашает вас обедать! — пропищала маленькая чернавка, стреляя черными глазками. — Доктор приглашает чай пить!
Лешка отказался.
— Как там с больной?
— Направила, все в порядке!
— Ну и слава богу, — с деланным равнодушием отозвался Лешка.
И вот наконец:
— Доктор велела готовить машину! — пропищала чернавка.
Ну, раз велела — будем готовить.
Только сутки пробыл в Аланоре, отоспаться не смог. Хотя спал почти все сутки. Ксению не видел, на ее зов не шел. Почему? Не смог бы ответить.
Какие-то сбивчивые мысли толпились в голове. Что-то вроде: «Где уж нам, простым водителям! Вы там своей медициной занимайтесь!» Что-то в таком духе, не очень вразумительное, но с оттенком горечи. Заслужила ли это Ксения? Вероятно, нет. Но ему было приятно чувствовать себя обиженным.
Стояло яркое солнечное утро. Уплыли туманы; прямые синеватые тени упали на снежные склоны от редких сосен.
Ксения вышла на крыльцо. Лешка дрогнул: такая измученная, словно на десять лет состарившаяся! Видно, нелегко ей пришлось. Может, отвоевала у гангрены ребенка? Как же это он не подумал о ней? Она не знала о его вылазке к махине. А он-то знал, что ей предстоит.