Она не стала меня разубеждать. Только произнесла в ответ очень мудрые слова, которые запомнились мне на всю жизнь: «Сынок, никогда и никому не говори, что Бога нет. Ты можешь не молиться, можешь не креститься, можешь не ходить в церковь, но никогда не говори, что Бога нет… В душе ты все равно верь и надейся. Бог помогает тебе во всякую минуту. Придет день, когда ты сможешь это понять…»

Может быть, потому, что это были слова матери или оттого, что во мне, как во всяком человеке, хранится вековая память нашего христианского народа, я ощущаю это присутствие великой, чистой, непознаваемой силы, которую я называю Богом и в которую уже давно искренне верю.

Верю и в то, что и сам я храним этой силой. Как иначе объяснить, что, пройдя через многие испытания, я не опустился, не запил и не упал духом. Видно, мой ангел-хранитель был всегда рядом, не бросал в трудную минуту.

Говорят, что на войне неверующих людей не бывает.

В январе 1995 года, в Чечне, в самые трудные дни противостояния федеральных сил с боевиками незаконных вооруженных формирований, когда шли кровопролитные бои и даже мне, генералу, приходилось прорываться на БТРе сквозь огонь неприятельских гранатометчиков, со мной захотел встретиться священник Русской Православной Церкви. Видимо, невысокого духовного сана, щуплый, пожилой человек с усталым лицом.

Я охотно откликнулся на это пожелание. Думал, чего-нибудь попросит или станет за кого-то ходатайствовать. Оказалось, что нет. Держит в руках маленькую иконку и говорит: «Товарищ генерал, я принес вам икону святого мученика Анатолия. Хочу, чтобы носили ее с собой». Еще протянул он мне молитву на синей ленте с тиснеными золотыми буквами.

С благодарностью я принял из его рук икону, положил молитву во внутренний карман кителя и твердо пообещал: «Да, я буду носить эту молитву!» Вспомнил, что рассказывала и мама об этой молитве — «Живый в помощи», — которую зашивали в пояс, в одежду солдатам, уходящим на войну. Было такое чувство, что этот священник вовремя был послан ко мне. Как раз тогда, когда нужно было задуматься о своем месте на этой войне. Посреди крови и боли легко ожесточиться, опуститься до мщения. А мне было сказано: «Береги душу! Помни о душе!»

После окончания школы твердо решил поступать в военное училище. Честно говоря, все равно, в какое, лишь бы стать офицером. Тут как знак свыше. Сказали бы: «Будешь летчиком! Будешь танкистом!», немедленно бы согласился. И что удивительно, скорей всего преуспел бы в этих военных профессиях. Во всяком случае выучился бы не хуже других.

Военная служба была написана мне на роду. Однако призывнику, собирающемуся стать курсантом, как-то несерьезно путаться в таком важном деле, как выбор военного училища.

Отправился в райцентр, в Дивное, чтобы посоветоваться в военкомате со знающими людьми.

Офицер положил передо мной листок бумаги: «На, выбирай!..» Это была разнарядка — список военно-учебных заведений, где были готовы принять абитуриентов из Ставрополья. Впервые понял: и тут существует армейский порядок.

Взгляд сразу зацепился за строку «Орджоникидзевское училище МООП РСФСР имени С.М. Кирова».

Что означала загадочная аббревиатура «МООП РСФСР» я не знал, но отнесся к этим буквам с доверием. Если знают такое учебное заведение в военкомате, значит, оно как-то связано с армией, с военной службой. Написано же: «Офицер мотострелковых войск, срок обучения — три года, после окончания присваивается звание «лейтенант». Есть и гражданский диплом «юрист средней квалификации».

Это меня сразило окончательно: еще и юрист… Большего просто нельзя было пожелать. Тем более, что экзамены — сочинение, русский язык и литература, история — не представляли для меня никакого труда.

Майор из военкомата тоже не знал, как расшифровываются буквы «МООП РСФСР», но мы решили, что я разберусь в этом сам, когда поеду поступать.

Я прошел медкомиссию и был признан годным для учебы на офицера. Все необходимые документы были отосланы. Однако шло время, а вызова из училища не было. Многие из моих сверстников уже успели съездить в свои вузы и провалиться на экзаменах, а я каждый день встречал сельского почтальона. Как потом оказалось, экзамены в этом училище принимали по особому расписанию. В августе поступали военнослужащие — солдаты из армии, и только в сентябре — гражданская молодежь.

Но я об этом не знал и очень волновался.

Отец был в рейсе. Посоветовался с мамой: «Наверное, я поеду… Про меня там, наверное забыли…» Мама (она вообще была неграмотная, нигде никогда не училась, в отличие от отца, окончившего четыре класса церковно-приходской школы) только вздохнула: «Сынок, как считаешь нужным, так и поступай. Школу ты закончил. Наши с отцом полномочия закончились — истекли. Если поедешь, вот тебе пятьдесят рублей на дорогу…»

Надо сказать, что эта сумма по тем временам была немалая: на оставшиеся деньги я купил первые в своей жизни часы.

Город Орджоникидзе (Сейчас Владикавказ. — Авт.) — это столица Северной Осетии. Кажется, через двое суток был уже там. Разузнал дорогу и сел на трамвай. Заметил, что вместе со мной подъехали к воротам училища ребята в солдатской форме. Это были те военнослужащие, поступавшие в августе, в то время как я должен был приехать только через месяц.

Но в учебном отделе ко мне отнеслись в общем-то неплохо: «Вызов тебе пошел, — сказали мне. — С формальной точки зрения ты — законный абитуриент. Ну а если приехал раньше, будешь сдавать экзамены вместе с солдатской группой».