— Ладно вам, граждане выпивающие, глупости говорить! Какой социализм? Если социализм — это смесь феодализма и рабовладения, тогда я соглашусь: да, у нас социализм! А если социализм — это такой строй, при котором государство способно обеспечить максимальный уровень справедливости при минимальности угнетения — тогда извините!..

Вклинилось сразу несколько голосов, погомонили, потом опять Бронников:

— Вот спасибо, разъяснил! А то мы не знаем, что марксистское понимание социализма к нам никаким боком не подходит! Самоуправление? — карается хуже чем самоуправство! Отмирание государства? — скорее мы сами сдохнем. А уж что касается отчуждения средств производства, то никогда прежде они не были так далеки от личности!..

Семен Семеныч снова щелкнул.

— Хватит? Или еще послушаете?

— Отчего же! — сипло сказал Бронников и откашлялся, прочищая севший голос. — Можно еще. Занимательно…

Он перевел взгляд и стал тупо смотреть, как пальцы Семен Семеныча неспешно завязывают только что ими же развязанные тесемки… Зачем, спрашивается, завязывает, если недавно развязал? Что в этой папке?.. И вдруг понял: да рукопись же, украденная у него рукопись!

— Вот вы не верите, а я на самом деле с вами по-хорошему собирался, — вздохнул Семен Семеныч, отодвигая папку. — С одной стороны, и впрямь: во время Олимпиады вам в Москве делать нечего: не такой уж вы, прямо скажем, спортсмен. Поэтому возник план предложить вам поехать на это время в Фирюзу… не бывали в Фирюзе?

— Не приходилось, — буркнул Бронников.

— Чудное место! Рай божий на земле! Красота! Сады кругом! Ручьи! Соловьи! Щебет! Журчание! Фрукты свежие! Руку протянул — персик! Другую протянул — абрикос! И в том раю — пансионат Союза писателей Туркмении. Посидели бы месячишко, пока здесь олимпийская пыль не уляжется. На всем готовом… а? Ведь как хорошо все могло бы устроиться!..

Ни секунды он в это не верил — и все же сердце (доверчивый, слабый кусок мяса) сжалось на мгновение: и правда, как хорошо все могло бы устроиться!

— А вы вон чего, — вздохнул Семен Семенович. — Демонстрируете навязчивые идеи. К докторам вас надо, Герман Алексеевич, к докторам.

Так он оказался в западне.

И главным чувством стало отчаяние.

Позвонить Кире позволили через пять дней, уже когда насовсем в больнице прописался…

Что же касается кошелки, то Семен Семеныч, вопреки всякой логике, интереса так и не проявил: и на предварительное освидетельствование к профессору Глянцу Бронников с ней таскался, и в тюрьму потом привез. Тюрьма оказалась вроде вокзала: огромный зал ожидания, наполненный гулом множества голосов, перегороженный рядом столов: по одну сторону — голые пассажиры возле своих вещей, по другую — люди в серых халатах.

Раскрыв папку и тупо полистав, контролер спросил:

— Что это?

— Это?.. кандидатская! — нашелся он.

— Не положено, — отрезал тюремщик.

Больше Бронников той слепой машинописной копии не видел.

Размышлял о ней абстрактно — куда все же делась?

Неужели зачитали?..

Сопоставив факты, с облегчением утвердился, что Юрец ни при чем: дело было не в «Технологии власти»: просто прослушивали, гады.

Пересиливал, пересиливал сон — и пересилил: проснулся, дернувшись и мыкнув.

— Ты чего?

Степанов сидел на соседней койке, обеспокоенно подавшись вперед.

— Что?.. Да ничего… приснилась дурь какая-то…

— А-а-а, приснилось, — понимающе протянул Степанов. — Дурь, говоришь?.. Те-те-те… видишь, вот и я говорю: сюда так просто-то не ложут.

— Ну да…

По неопытности, пожалуй, и возражать бы взялся насчет того, ложут сюда просто так или не ложут. Но четвертый месяц грозил вот-вот перевалить в пятый, и он давно уяснил, что спорить не нужно.

— Я тоже сначала не понимал, — толковал Степанов.

Бронников встретил его уже в настоящем его состоянии, и не знал, такими же тусклыми были глаза Степанова прежде или нет.

— Я ведь когда домой пришел и увидел, на самом деле с ума сошел… хорошо, что полечили, хорошо.

Это он имел в виду: когда пришел домой и увидел обвалившийся потолок. Мокрый потолок упал на восьмилетнюю дочь — она сидела за уроками. Девочка несколько недель пролежала в больнице. Сам же Степанов, перед тем два года обивавший пороги учреждений с просьбой сделать ремонт крыши, течь которой порождала массу неприятностей, а теперь довела до трагедии, кинулся в ЖЭК: «Какие вы коммунисты?! Вы бюрократы! Сволочи! Вы предали Советскую власть!..»

И доорался: сначала вызвали милицию… он и там пытался объяснять, что к чему… так все и вышло.

Степанов смотрел на него со слабой улыбкой и кивал, повторяя:

— Хорошо, что полечили… Хорошо.

— Ну да, — согласился Бронников. — Хорошо, конечно.

— Тебя тоже вылечат, — убежденно сказал Степанов. — Не будет снов плохих. Хорошие будут.

— Ты хорошие видишь? — спросил Бронников.

— Я-то? — Степанов задумался, посидел пригорюнившись, низко свесив голову; через полминуты закрыл глаза, мягко повалился на бок, подвигал худыми ногами, зарываясь под одеяло.