Гуго утвердительно кивнул.

— Вы говорили, что хотите во что бы то ни стало избежать встречи… — начал он снова.

— Да, я хотела, — резко перебила она, — но это оказалось невозможно, мы уже виделись.

— Я так и предполагал, — пробормотал капитан. — Так вот чем объясняется его настроение!

— Почему вы тогда не сказали мне, что гостите в «Мирандо»? — укоризненно спросила молодая женщина. — Я думала, что вы живете в С, и, ничего не подозревая, пришла осматривать виллу. Лишь там я узнала, кто живет в нашем ближайшем соседстве, но было уже поздно.

Гуго скользнул взглядом по лицу Эллы, словно желая убедиться в ее самообладании.

— Вы говорили с Рейнгольдом? — взволнованно спросил он, не обратив внимания на ее упрек. — И что же?

— Что же? — резко повторила она. — Не беспокойтесь! Синьору Ринальдо известно, как далек он теперь мне и моему сыну. При следующей встрече мы не узнаем друг друга.

— Сегодня это во всяком случае невозможно, — серьезно возразил Гуго, — так как он сегодня не один. Боюсь, Элла, что вам не избегнуть и этого.

— Вы намекаете на встречу с синьорой Бьянконой? — спросила Элла, и, как ни старалась она казаться спокойной, губы ее дрогнули, произнося это имя. — Ну, что ж, я сумею перенести и это испытание, если его нельзя избегнуть.

Разговаривая, они подошли к самым перилам веранды. Дождь перестал, как будто исчерпались наконец хляби небесные, но сырость повисла в воздухе, пропитав его своей тяжестью. Мокрые побеги дикого винограда, смятые и растерзанные бурей, мотались из стороны в сторону, а с изображения святого в плохо защищенной от дождя стенной нише стекали капли воды. Внизу все еще шумело расходившееся море; его обычно спокойное лазурное зеркало представляло собой теперь дикий хаос темно-серых, ощетинившихся белыми гребнями волн, с шумом разбивавшихся о берег. Однако туман, до того окутывавший всю окрестность непроницаемой пеленой, стал понемногу рассеиваться, вдали уже ясно обрисовывались дома местечка, только на вершинах гор еще колыхались остатки тумана, а на западе сквозь облака начали пробиваться яркие лучи солнца.

— Как вы узнали моего малютку Рейнгольда? — вдруг спросила Элла совершенно изменившимся тоном. — Ведь вы не видели его в свое последнее посещение, а когда покинули Г., ему едва исполнился год.

Гуго нагнулся к ребенку и, приподняв его головку обеими руками, с улыбкой ответил:

— Как я узнал? По его глазам! Ведь у него ваши глаза, Элла, а их не так-то легко забыть и можно узнать даже тогда, когда они смотрят с другого лица. Я отыскал бы их среди тысяч других.

В голосе капитана слышались страстные нотки. Молодая женщина слегка отступила от него и спросила:

— С каких пор вы научились говорить мне комплименты, капитан?

— Разве комплименты теперь так непривычны для вас?

— Из ваших уст — конечно.

— Правда, мне нельзя говорить вам то, что разрешается всем и каждому, — с огорченным видом сказал Гуго. — За попытку сделать это, я уже заслужил от вас однажды прозвище «искателя приключений».

— Кажется, вы никак не можете забыть эти слова? — с улыбкой заметила Элла.

Гуго упрямым движением откинул голову.

— Нет, не могу забыть, потому что они причинили мне боль, еще до сих пор не излеченную.

— Причинили боль? — повторила Элла. — Неужели что-нибудь вообще может причинить вам боль, Гуго?

— То есть, иначе говоря, есть ли у вас вообще сердце, Гуго? Нет, я не обладаю этим органом, я опоздал при дележе, и мне его не хватило… Вы именно такого мнения.

— Нет, я не думала этого, — возразила молодая женщина. — Я уверена, что вы способны на горячее чувство.

— Но не на серьезное и не на глубокое?

— Нет.

Капитан молча смотрел на нее, а затем вдруг сказал:

— Неужели необходимо было, Элла, дать мне столь жестокий урок, когда в тот раз я осмелился поцеловать вашу руку, что вам, видимо, не понравилось? Я знаю, что значит это «нет». Вы видите, я понимаю намеки и приму к сведению сегодняшний. Не беспокойтесь!

Элла увидела, что ее поняли, и покраснела от смущения.

— Я не хотела огорчить вас, право, не хотела, — с живостью сказала она и дружески протянула руку, но Гуго упрямо смотрел в сторону и не заметил этого. — Вы сердитесь на меня? — вполголоса произнесла она.

В ее словах прозвучала нежность, и она возымела свое действие: капитан вдруг обернулся и схватил протянутую руку. Но в его ответе послышалось не то с трудом сдерживаемое волнение, не то былая насмешливость тона:

— О, если бы покойные дядя и тетя могли видеть нас теперь! С каким удовольствием заметили бы они, что их дочь сумела обуздать «неисправимого Гуго», который прежде не терпел над собой власти, как она не дает ему шага ступить за границы, положенные ею! Нет, я не сержусь на вас, Элла, не могу сердиться, но… вы должны по возможности облегчить мне повиновение.