Трещит костёр, угольки вспыхивают, рассыпаются на множество ярких огоньков. Поджариваем на веточках остатки провизии, а из головы всё ещё не выходит подземный мир. Семён взгрустнул, я с пониманием обнимаю за плечи. Детвора спит. Как щенята, прижались друг к другу. Какие они беззащитные. И как смогли выжить в таких непростых условиях? Не каждый матёрый взрослый смог бы продержаться даже небольшое время. Наверное, они просто дети, Бог им помогает. Дракончик изучает новый для него мир. Как только выбрались на поверхность, он, срывается с моей головы и, где-то в траве, слышу, сражается толи с зайцем, толи с крупным грызуном. Любопытно, каким он будет, когда вырастит?

Как здорово дышать родным воздухом. Дым задувает ветром в пещерку, глаза слезятся, но мы балдеем даже от этого. Дома всё хорошо, и запах навоза крупных травоядных животных, и зудящие комары, неудобные булыжники под спинами, даже рычание прохаживающихся неподалёку хищников, не приносит дискомфорта.

Ведём неторопливый разговор о прошлом, о будущем. Язык у друга постепенно заплетается и, на неоконченной фразе, клюёт носом и уже посапывает рядом с детьми. Я сижу в одиночестве, подкладываю толстые ветки в костёр, тревожусь о дракончике. Один раз он пронёсся над головой, уронил клочки заячьей шерсти и вновь умотал в ночь. Интересно ему. Столько пространства!

Под утро нестерпимо хочется спать, но делать этого нельзя, в опасной близости трутся о камни степные львы. Они порыкивают, распространяют вокруг себя терпкий звериный запах. Но к нам в развалины не прыгают, дым и огонь их отпугивает. Чтобы создать достаточную завесу из огня, приходится подкладывать всё новые и новые порции дров, а их совсем мало. Надо бы разбудить Семёна, но рука не поднимается, так сладко спит.

Но вот занимается заря, ещё очень тусклая, но перья далёких облаков окрашиваются в нежно лиловый цвет. Утренние птицы проснулись, выводят резкие трели. Семейство львов неторопливо уходит в степь, прилетел дракоша, живот отвисает, чуть ли не до земли, но довольный донельзя. Недолго думая забирается в ранец, готов отойти ко сну. Наохотился, малыш.

Со свежестью утра, сон отступает. С наслаждением взираю на просыпающую природу. На пучках травы сверкают капельки росы. После холода ночи, кузнечики разминают мускулистые лапки, пауки зависли в ажурных паутинах, в отдалении густая трава расходится в стороны, небольшое стадо буйволов лениво бредут в известном только для них направлении.

— Доброе утро, — слышу сонный голос друга. — Чего не разбудил?

— Чего лишний раз отвлекаться, видишь, сам поднялся, — хмыкаю я.

— Вообще не спал? — приподнимается он на локтях.

— Не привыкать, — зеваю так, что хрустнуло за ушами. — Всю ночь львы тёрлись.

— Да ну! Ушли?

— Вроде да.

Семён выбирается из тесной пещерки, потягивается, улыбается восходящему Солнцу, набирает горсть росы в ладони, умывается, фыркает от удовольствия.

— Интересные развалины, — оглядываясь, говорит он.

Я, так же выползаю наружу, разминаю затёкшие члены, смотрю по сторонам. Мы на обочине концентрически расположенных плит. Кое-где лежат, словно оплывшие свечи, длинные валуны.

— Ты знаешь, что это такое? — мне понятен рисунок из камня. — Это свастика.

— Чего? Фашистский знак? — удивляется и не верит друг.

— Вроде умный мужчина, а такую дурость говоришь, — с сожалением качаю головой.

— Да, нет, я помню, свастика была задолго до фашистов, — смущается Семён.

— Очень задолго, — подтверждаю я. — Её использовали древние русы в амулетах и просто в обиходе, на вышивках, даже в письме. Но сдаётся мне, этой свастике десятки тысяч лет. Эти самые, русы ещё не появились.

— Может они были всегда. А вдруг они и сейчас где-то есть, — друг одаривает меня светом своих серебряных глаз.

— Ну, да, в других галактиках, — фыркаю я и осекаюсь, эта мысль уже не кажется мне бредовой, после всего, что мы увидели.

Просыпается наша малыши. Первой выбирается Светочка, со сна щурит ясные глазки. За ней выползает Игорь, зевает во весь рот, демонстрируя белые клыки.

— Как хорошо! — улыбается девочка. — А где наш дракоша?

— Спит.

— Жаль. Так хочется его потискать.

— Мы сейчас домой пойдём? — Игорь подходит к приёмному отцу.

— Скучаешь?

— Волчата, наверное, подросли, — грустно говорит мальчик. — Как они там, без меня?

— Ждут тебя, — уверенно говорит Семён, трепет его по волосам.

— А я хочу к маме и папе, — Светочка заметно взгрустнула.

— Позавтракаем и пойдём, — успокаиваю я их.

Подкидываю в костёр дрова, нанизываю последние кусочки сушёного мяса на прутики. Скоро пропитание придётся добывать самим. Но я не беспокоюсь об этом, зверья, в округе, много.