– А куда это они идут, интересно? – полюбопытствовал Битов. – Да еще с капралом во главе. Не просто так идут, Тимофеевич, а кому-то шею наскипидарить.

Несколько минут вчетвером – вместе с Шершнем – они изучали отряд Шведе, пытаясь на глаз определить азимутное направление их движения. Если бы сейчас председателю матросского совета вздумалось посмотреть в бинокль на непримечательную возвышенность, то он бы заметил четыре головы над одним из плоских камней скалистой вершины.

Битов и Федоров сползли за скалу, Рудин с Шершнем продолжили наблюдение. Матросы спорили шепотом, водили руками параллельно земле. В конце концов, матросы сошлись на том, что Шведе ведет свой отряд туда же, куда устремился Рудин со своими немногочисленными друзьями.

Доктор выслушал соображения кумовьев и чертыхнулся в сердцах. Это что теперь получается: они должны потратить день или даже больше, ожидая, пока простынет след Шведе и балтийцев? Пустошь ведь просматривается окрест – стоит только взобраться на первый попавшийся холмик. А встречаться со «своими» пока резона нет. Тем более кумовья сомневаются; скорее всего, в трудный момент матросы оплошают и не смогут защитить себя от соседей по кубрику. Хоть они и из «ветеранов» – бок о бок с Рудиным сражались против хозяев и их прихвостней, когда те надвигались лавиной на «Кречет».

Подул ветерок, и сейчас же очнулись от летаргии пылевые течения. Заструились полупрозрачные потоки у поверхности равнины. Доктор пожал плечами и вынул из кармана неразлучный клетчатый платок, – свою импровизированную маску от пыли.

Затем стало происходить нечто необычайное: ветер окреп до пяти-шести баллов, несколько рыжих струй свились в невысокий темный смерч. Смерч пополз по пустоши, вычерпывая и поглощая пыль из трещин в базальтовом фундаменте и мелких метеоритных кратеров. Не успел Рудин глазом моргнуть, как таких смерчей стало в десять раз больше. Взвыли вихри, взлетели к помрачневшим небесам мелкие осколки гравия; шальной порыв выхватил из рук доктора платок и зашвырнул под самые тучи. Пустошь меньше чем за минуту превратилась в кипящий котел! Морякам из отряда Шведе можно было лишь посочувствовать – аномальный шторм застиг их на открытом месте…

– Доктор! Доктор!!! – звали, перекрикивая ветер, кумовья. – Ты слышишь???

Рудин помотал головой, заморгал засоренными пылью глазами. Он был настолько, с одной стороны, растерян, а с другой – заворожен зрелищем бурлящей пустоши, по которой деловито перемещались, выгибаясь по-змеиному, темные смерчи, что забыл о собственной безопасности – разве только покрепче прижал котелок к вспотевшей лысине. Шершень прокашлялся и шмыгнул к матросам.

– Тетеря глухая!!! – кричали в два голоса кумовья. – Схоронись!!!

И после грянуло так, что в ушах у всех, включая Шершня, захрустела вата. В неистовом грохоте преобладал перенасыщенный обертонами звук – такой мог бы издать тяжелый колокол, если бы его скинули с высоты на вымощенный брусчаткой двор. Это громыхание стало последним аккордом в неистовстве стихии. Вмиг вся энергия спонтанного шторма перешла в ничто, просочилась в какой-то космический канал… и буря иссякла. Словно по щучьему велению: раз – и тишина! Штиль! Безмолвие, наполненное шорохом и потрескиванием! Опали смерчи, точно раздавленные собственным весом колоссы; хлынул на землю серый ливень из щебня, клубы почти невесомой пыли расползлись по сторонам, подчиняясь инерции.

На глазах у Рудина из ниоткуда возник окутанный дымом пароход. Словно летучий корабль из сказки, судно зависло на долю секунды в перенасыщенном ржавой взвесью воздухе – с его днища и бортов стекала вода, – а затем рухнуло под печальный вой сиренного гудка на обнажившуюся базальтовую плиту. Заскрежетала, заныла сталь обшивки, заорали благим матом те, кому не повезло оказаться на палубах: пароход завалился набок. Упал, уткнулся в скалу тремя мачтами, выставил напоказ облепленное ракушками днище. Низко-низко поплыли клубы угольного дыма, затем черное смешалось с белым, – это из направленной в землю трубы полился горячий пар. Темный винт еще несколько раз вхолостую рассек пустоту и застыл.

– Бинокль! Дайте сюда бинокль! – потребовал громким шепотом Рудин. Федоров прекратил вытряхивать из одежды песок и бросил доктору бинокль.

– Чего там? – спросил севшим голосом Битов, он уже унюхал запах дыма.

Рудин махнул рукой, мол – судите сами! – распластался на скале и стал наблюдать.

Шведе приподнялся на руках, выкашлял набившийся в глотку песок. Стряхнул со спины добрый пласт грунта, медленно встал на ноги. Тут же пришлось вытянуть длинные руки в стороны, чтобы удержать равновесие. В ушах звенело, к горлу подступала тошнота, но Шведе и не думал сетовать на судьбу, он уже догадался, что родился в рубашке. Уцелеть в эпицентре атмосферного взрыва – или чего-то вроде того – всё равно что получить знак свыше. Но Рудольф Шведе существование каких-либо «свыше» отрицал со всей решимостью революционера-одиночки.

Земля за его спиной зашевелилась. Руки пробили каменистую толщу; моряки со стонами и проклятьями восставали из своих сиюминутных могил. Лица их были грязно-красными от пыли, волосы и одежда – одинаково грязно-красными, даже неприхотливые «мосинки» приобрели соответствующий оттенок.

Впереди закричали: страшно, безумно. Шведе раскрыл рот от изумления, на его глазах неизвестно откуда возникший пароход завалился на бок и изрыгнул из трубы облако дыма, смешанного с паром.

Потом председатель увидел, что ему навстречу мчится, зажав руками уши и истошно вопя, незнакомый моряк в замаранной кровью форме. Полоумный несся на Шведе, точно взбесившаяся лошадь, что не замечает на пути препятствий. А за ним следом бежали, шли, ползли такие же – обуянные паническим страхом, терзаемые физической болью и болью душевной. Были эти люди до неприличия упитанны и неподобающим чином чисты. Вид аккуратно подстриженных бородок и усиков, с закрученными вверх концами, возмутил контуженого Шведе.