Именно это я и делал.

К счастью, рука у меня хоть и небольшая, но сильная: все, что она держит, за исключением денег, она держит крепко.

Она так крепко держала и сжимала горло Мутона, что пес захрипел. Это приободрило меня, и я сжал горло еще сильнее; Мутон захрипел громче. Наконец, собрав все силы, я надавил в последний раз и с удовлетворением почувствовал, что зубы Мутона начинают разжиматься. Секунду спустя его пасть открылась, глаза закатились, он упал без чувств, а я так и не выпустил его горло. Но правая рука моя была покалечена.

Придавив коленом голову собаки, я позвал Александра.

Александр прибежал на зов.

Я был весь залит кровью.

Зверь не только разодрал мою руку до кости, но и расцарапал когтями мне грудь, и из ран струилась кровь.

Александру с первого взгляда показалось, что борьба еще не кончена; он побежал в гостиную и вернулся с арабским кинжалом.

Но я остановил его.

— Не надо! — сказал я. — Мне очень хочется увидеть, как он станет есть и пить, и убедиться, что он не взбесился. Пусть ему наденут намордник и отведут в конюшню.

Позвали Мишеля; Мутону надели намордник, и только тогда я выпустил из рук его горло.

Мутон был по-прежнему без чувств.

Подняв пса за четыре лапы, его отнесли в конюшню.

Я же побежал прямо в гостиную, понимая, что, как только сяду, мне станет дурно.

Когда я пришел в себя, меня окружали мои гости.

Прежде всего я взглянул на свою руку.

Ладонь у меня была рассечена до кости, пясть прокушена в двух местах, последняя фаланга мизинца едва держалась.

Может быть, вы подумаете, дорогие читатели, что, придя в сознание, я занялся собой.

Вовсе нет.

— Мутон уже пришел в себя? — спросил я.

Кто-то побежал в конюшню.

Мутон пришел в себя, только, как и я, не мог встать.

— Хорошо, — сказал я. — Приведите мне полкового хирурга.

— Почему полкового хирурга? — спросил Александр.

— У меня есть на то свои причины.

Минута была неподходящей для того, чтобы со мной спорить: послали за полковым хирургом.

Через десять минут он был около меня.

— Сначала надо сделать прижигание, — сказал он.

— Нет, — ответил я.

— Как это нет?

— Потому что я боюсь не бешенства, я боюсь лишь столбняка.

— Вы уверены, что собака не бешеная?

— Уверен; я сам спровоцировал нападение, я сам виноват.

После того, как я признал свою вину, оставалось только избрать метод лечения.

— Здесь я тоже все решил, — сказал я врачу. — Вы будете лечить меня ледяной водой по методу Бодена и Амбруаза Паре.

— Зачем же, в таком случае, вы посылали за мной, если не хуже меня знаете, как надо поступить? — спросил врач.

— Милый доктор, я послал за вами, чтобы вы соединили ткани и вправили вывихнутые кости.

Доктор, взяв мою руку, выпрямил скрюченные указательный, средний и безымянный пальцы, прикрепил повязкой последнюю фалангу мизинца, затампонировал раны корпией, подвязал большой палец и спросил меня, где я собираюсь установить свой гидравлический аппарат.

У меня был прелестный сосуд для воды из руанского фаянса, с кранами из позолоченного серебра; я прикрепил к крану соломинку, наполнил сосуд льдом и повесил его на стену.

Затем я велел поставить под ним складную кровать, устроить подставку для руки, улегся на кровать и приказал открыть кран.

Так я провел три дня и три ночи, поднимаясь лишь для того, чтобы взглянуть, пьет ли и ест ли Мутон.

Но Мутон не ел и не пил.

В первый день я не придал этому значения.

Во второй день я слегка забеспокоился.

На третий день я был более чем встревожен.

Этому негодяю сварили суп из всех остатков мяса, какие нашли, ему налили целую лоханку чистой воды.

Наконец, в середине третьего дня, когда, ненадолго отойдя от своего крана ради одного из посещений Мутона — а я навещал его все чаще и чаще по мере того, как шло время, — я с радостью увидел, что Мутон опустил морду в суп.

Потом, как хорошо воспитанный пес, знающий, что после еды полезно пить, Мутон, покончив с супом, направился к своей лоханке.

Он не успел обмакнуть в нее язык, как я закричал:

— Мишель!

Явился Мишель.

— Вы звали меня? — осведомился он.