С другой стороны, Вильгельм прибыл из провинции, где Церковь жестко контролировалась герцогом, а в Англии он приобрел королевские права, которые твердо намерен был защищать. А у Ланфранка, воспитанного в Италии в тот момент, когда престиж Папы упал, было обостренное чувство ответственности архиепископа крупной области. Таким образом, король и примас могли договориться о проводимой церковной политике, которая строго соответствовала бы той, что до 1056 года вел император Генрих III. Новый норманнский король англичан, как победитель битвы при Чивитате, питал к папскому престолу самое глубокое уважение и способствовал проведению реформ. Но обеспечение Церкви в своих владениях хорошим управлением, соответствующие этой задаче церковные назначения и необходимость противостоять любым действиям, которые могли посеять смуту среди его подданных, он считал задачей правителя светского. Его позиция по этим вопросам позже нашла свое отражение в установленных им «обычаях» [364] . В спорных случаях на выборах понтифика ни один Папа не мог быть признан таковым в Англии без согласия короля. Ни один проводимый в королевстве церковный совет не мог выступить с законодательными инициативами, не заручившись разрешением короля. Без его ведома ни один феодал не мог получать письма от Папы, и при каждом визите папского легата в королевство было необходимо его косвенное согласие. Вильгельм действительно был искренне заинтересован в благоденствии Церкви в Нормандии и Англии, но себя он считал не посредником Папы, а его партнером.

Разумеется, здесь был повод как для конфликта, так и для сотрудничества, и интересно, что ссоры между Папой и Вильгельмом достигли своей высшей точки в период с 1074 по 1080 год, как раз в тот момент, когда Вильгельма осаждали во Франции, а Григорий VII вел военные действия против норманнов в Италии [365] . Таким образом, после вступления на папский престол Григория VII стало ясно, что Рим не утвердит принятое на совете в Англии главенство Кентерберийской епархии. Следующие семь лет Вильгельм последовательно отклонял требования Папы о регулярных визитах англо-норманнских прелатов в Рим. С такой же твердостью он отверг и странное предложение Папы от 1079 года о переподчинении архиепископства Руанского примасской власти Лиона. Хорошо известно, что Вильгельм не принял выдвинутых (или возобновленных) в 1080 году требований Григория VII о том, что он должен выказывать Папе почтение от имени своего английского королевства [366] . Однако, несмотря на все эти споры, ни одна из сторон не решилась перевести дело в открытый конфликт. Вильгельм бывал как дипломатичен, так и настойчив, а Григорий VII не раз смягчал действия своих легатов. Более того, признав в 1080 году поселение Роберта Гвискара в Чепрано, Папа уже не мог отталкивать норманнского короля Англии. Словом, сотрудничество между Григорием VII и Вильгельмом I имело куда большее значение, чем споры.

Однако начиная с 1087 года ситуация стала быстро меняться в худшую сторону. Вильгельм Рыжий стремился сохранить «обычаи» своего отца, не проявляя при этом такой же заботы о Церкви и бессовестным образом посягая на ее права. Так, после смерти Ланфранка должность епископа Кентерберийского оставалась вакантной в течение 4 лет, и король мог наслаждаться доходами епархии. Далее, когда архиепископом стал Ансельм, он, со своей стороны [367] , выказал готовность сделать все возможное, чтобы содействовать внедрению политики Папы, которая сама по себе становилась все более непримиримой. Теперь насущным стал вопрос о введении прелатов в должность светскими лицами, что по сути дела означало право короля осуществлять эти назначения, и расстаться с этим правом не позволил бы себе ни один король XI века. Возможно, это частично и стало одной из причин, по которой Ансельм — скорее мыслитель, нежели государственный деятель — отправился в изгнание в Италию. Там, в 1098 году на совете в Бари, а затем в Риме он впервые услышал доводы Папы по вопросу о светской инвеституре, изложенные самым настойчивым образом. То, что прелаты, чьи руки могут воссоздать Христа на алтаре, при введении в должность оскверняются прикосновением рук светских, «которые знакомы с непристойностями и окровавлены в боях», было объявлено гадким [368] . Если в Риме говорились такие слова, а в Англии правил король, который и в области морали и в области государственной политики воплощал в себе худшие черты светского влияния на Церковь, то можно подумать, что отношения между папством и англо-норманнской монархией неизбежно должны были испортиться. Однако этого не произошло. Вильгельм Рыжий так и не был отлучен от Церкви, хотя он этого и ждал и заслуживал, а Ансельм в некоторых случаях признавал авторитет «обычаев» Завоевателя. За милостивым вмешательством Ансельма в ход совета в Бари в 1098 году, чтобы предотвратить отлучение Урбаном II Вильгельма Рыжего [369] , лежали серьезные политические соображения, а единодушие, достигнутое между Папой и Завоевателем, уцелело даже в напряженной обстановке последних десятилетий XI века. Вскоре эти отношения ожидало новое испытание. Возможно, важным является и то, что в Англии к компромиссу по вопросу о светской инвеституре пришли в 1107 году, то есть на 18 лет раньше, чем в Германии. Король отказался от права вручать прелатам кольцо и жезл, но они должны были выказывать почтение светским лицам [370] .

История англо-норманнской Церкви в этот период и по данному аспекту точно сопоставима с историей Церкви на норманнских территориях в Италии и на Сицилии. Жесткий конфликт между Григорием VII и Робертом Гвискаром в 1074–1080 годах столь же типичен для отношений папства и норманнов, как и та напряженность, которая в эти же годы существовала в отношениях между Вильгельмом I и Григорием VII. В общем, в этих отношениях поддерживались договоренности, достигнутые в 1059 году в Мельфи и доработанные в 1080 году в Чепрано. Сотрудничество между папством и норманнами с юга никогда не было более близким, чем в последние двадцать лет XI века. В ответ на поддержку норманнов папство было готово молча согласиться с тем, чтобы норманнские правители осуществляли широкий контроль над церковными делами, в том числе и на юге. Так, Урса епископа Рапалло Григорий VII перевел в Бари именно по просьбе Роберта Гвискара, а впоследствии Урс оказался активным посредником норманнов в светских делах. Он сопровождал дочь герцога Матильду в Испанию для заключения брака с Раймондом-Беренгаром II Барселонским, а после смерти Роберта Гвискара выступал посредником между Боэмундом и герцогом Рожером [371] . Такую же гибкость в управлении епархией (диоцезом) Салерно проявляли и все последующие Папы с 1077 по 1097 год; они приспосабливали свое руководство к политическим нуждам норманнских герцогов Апулии вплоть до 1098 года, когда Урбан II точно в соответствии с «требованием» графа Рожера Борсы даровал этой епархии примасские права [372] .

Граф Рожер Сицилийский вмешивался в церковные дела еще более явно [373] . Это по его инициативе были созданы новые епархии, и епископов там он назначал по собственному выбору. Более того, уже из языка, которым написаны его хартии, видно острое осознание им церковных прав и обязанностей. «В процессе завоевания Сицилии, — пишет он, — я создал сицилийские епархии». Следовательно, в Агридженто он «назначает» Геральда, в Мадзару — Стефана, а объединяя Троинскую и Мессинскую епархии, он сообщает о том, что он «решил», что он «обнаружил» и что он «пожаловал» [374] .

Данные утверждения недвусмысленны, и не следует преуменьшать их важность. Однако почти во всех случаях данные назначения позже подтверждались буллой Папы [375] , а в некоторых случаях Папа и герцог (которые, как известно, встречались в 1088 году в Троине, в 1091 году в Милето и в 1098 году в Капуе), возможно, проводили предварительные консультации [376] . Более поздние притязания папства на то, что Рожер действовал просто как представитель Папы, едва ли соответствуют условиям той ситуации, где хозяином фактически был «Великий граф». Решающим было прежде всего именно его мнение. Однако у Папы и Рожера и помимо этого были все причины для сотрудничества. Граф выигрывал от того, что Папа провозгласил его поход на Сицилию крестовым, а Папа полностью осознавал, что Рожер фактически возвращал этот остров во владения христианского мира. Таким образом, существовало единство цели, которого было достаточно, чтобы прийти к компромиссу в пользу светской власти. Возможно, Урбан II и разоблачал светскую инвеституру в самых несдержанных выражениях, но обычно он без каких-либо весомых возражений подтверждал все епископальные назначения на Сицилии, сделанные этим «поборником христианской веры воином Рожером», «человеком, блестяще проявившим себя на переговорах и храбрецом в бою» [377] .

В июле 1098 года, находясь в Салерно, Урбан II издал свою известную буллу, по которой герцогу Рожеру и его преемникам жаловались все или некоторые из полномочий папских легатов в Калабрии и на Сицилии. Эта булла [378] , создавшая так называемую «Сицилийскую монархию», веками была причиной жестоких споров между теми, чьи интересы она затрагивала, и прекратилась эта долгая политическая дискуссия фактически только в 1867 году, когда первоначальный акт был аннулирован другой папской буллой. Поэтому неудивительно, что сама булла, подлинность которой сомнений не вызывает, очень широко интерпретировалась учеными. Например, один очень авторитетный исследователь заявлял, что согласно этой булле граф Рожер и все его преемники эксклюзивно обладали на Сицилии всеми правами, принадлежавшими папским легатам [379] . Другие настаивали на том, что дар распространялся только на Рожера и его сына, и к тому же стать заместителем легата граф мог только в тех случаях, когда легата отправляли на Сицилию a latere с особой целью [380] . Однако преуменьшать суть этих привилегий было бы неразумно: ведь в любом случае, даже если трактовать буллу в ее узком понимании, граф Рожер все равно приобрел для себя и своего сына некоторые полномочия легата, а также уверенность в том, что ни один папский легат не вступит в его владения без его согласия. В этом же акте официально оговаривалось, что прежде, чем кто-либо из епископов территорий, подчиненных норманнскому правителю Сицилии, сможет посетить церковный совет (вне зависимости от того, где Папа его собирает), он обязан получить разрешение графа.

И вновь напрашивается сравнение между норманнской Сицилией и норманнской Англией. Примечательно, что в июне 1098 года, то есть через год после того, как Ансельм лично потребовал особой привилегии, по которой Папа не должен был назначать в Англию никаких других легатов, кроме архиепископа Кентерберийского, он уже был заодно с Урбаном II и графом Рожером Сицилийским [381] . Однако между той привилегией, на которую притязал Ансельм, и той, что Папа даровал светским правителям на Сицилии, есть огромная разница, и в действительности претензии Ансельма были Папой отвергнуты. Более того, несмотря на буллу Григория VII, по которой плащ архиепископа переходил к Альхеру, архиепископу Палермо, конкретного распределения провинций между архиепископами и викарными епископами при Рожере I так и не произошло [382] . Здесь прослеживается прямая аналогия между тем, что произошло на Сицилии при «Великом графе», и тем, что происходило в Англии при «обычаях», установленных политикой Вильгельма Завоевателя. Как и Рожер, Вильгельм настаивал на том, что визит легата в его королевство возможен только с его разрешения, а настойчиво отказываясь выпускать прелатов из своего королевства на совет к Папе без своей санкции, он рисковал поссориться с самыми непримиримыми из Пап Средневековья. Словом, исключительного обхождения со стороны исключительных Пап добились и норманнские правители Сицилии и Апулии, и норманнские правители Англии, и все они получили схожие по характеру исключительные привилегии.