Шрифт:
— Да, надо поспешать, и то, сейчас тронемся, — ответил артельщик. И начал считать. — Держи червь… пятнадцать, шестнадцать…
— Ах ты, елки-палки! — воскликнул железнодорожник в ужасе. — Тронулись, черти!
— Ну, ладно, до 441-й версты доедешь, — успокоил его артельщик, — а там слезешь.
— Слезешь! — передразнил железнодорожник. — Тебе хорошо говорить, а на чем я обратно поеду?
— Ну, променаж сделаешь, — успокоил плательщик, — хотя, верно, в таком легком декольте холодно.
На 441-й версте железнодорожник зажал в кулаке бумажки, выкинулся из поезда и дернул обратно на 435-ю версту.
Прилетев домой, обрушился на лавку и запел:
— Палец приморозил, ах ты, чтоб тебя, возьми и с жалованьем. Марья, давай чаю!
— Штаны-то надень…
— Постой. Не до штанов. Семнадцать, восемнадцать… сорок копеек. Постой, постой… Касса взаимопомощи… Чтоб тебя разорвало! Ошибся! Не хватает! Вот горе-то, ей-богу!
Ровно через полмесяца железнодорожник заявил своей жене:
— Марья, штаны возле меня на лавку клади, как свисток услышишь, буди. Убью, если не разбудишь, на месте.
Спали тревожно, но никакого свистка не было. Платежный поезд прошел без свистка к 441-й версте.
Железнодорожник стоял у окошка и, тыча в него кулаком, ругал по матери и платежный поезд, и плательщика, и того, кто его послал, и туман, и 435-ю версту.
Заявил жене:
— Ну, он у меня обратно поедет, поймаю, он мне заплатит!
Ждал до 23 числа. Пять дней. И через 5 дней прошел обратно платежный поезд без малейшего свистка и остановки. Железнодорожник побагровел, взял огрызок карандаша и написал письмо в «Гудок».
«Важно, благородно промелькнул наш желанный платило со скорым поездом. Остается смотреть вдаль, раскинув свои глазные пупыри на плоскогорье небесного свода, и ждать бесконечного предания самих себя обалдению.
Заступись за нас!»
«Гудок», 10 декабря 1924 г.
«Ревизор» с вышибанием
У нас в клубе член правления за шиворот ухватил члена клуба и выбросил его из фойе.
Письмо рабкора с одной из станций Донецкой дор.ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Городничий.
Земляника — попечитель богоугодных заведений.
Ляпкин-Тяпкин — судья.
Хлопов — смотритель училищ.
Член правления клуба.
Член клуба.
Суфлер.
Публика.
Голоса.
Сцена представляет клуб при станции N Донецких железных дорог. Занавес закрыт.
Публика. Вре-мя. Времечко!.. (Топает ногами, гаснет свет, за сценой слышны глухие голоса безбилетных, сражающихся с контролем. Занавес открывается. На освещенной сцене комната в доме городничего.)
Голос (с галереи).Ти-ша!
Городничий. Я пригласил вас, господа…
Суфлер (из будки сиплым шепотом).С тем, чтоб сообщить вам пренеприятное известие.
Городничий. С тем, чтоб сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор!
Ляпкин-Тяпкин. Как ревизор?
Земляника. Как ревизор?
Суфлер. Мур-мур-мур…
Городничий. Ревизор из Петербурга инкогнито и еще с секретным предписанием.
Ляпкин-Тяпкин. Вот те на!
Земляника. Вот не было заботы, так подай!
Хлопов. Господи боже, еще и с секретным предписанием.
Городничий. Я как будто предчувство… (За сценой страшный гвалт. Дверь на сцену распахивается, и вылетает член клуба. Он во френче с разорванным воротом. Волосы его взъерошены.)
Член клуба. Вы не имеете права пхаться! Я член клуба. (На сцене смятение.)
Публика. Ах!
Суфлер (змеиным шепотом).Выплюнься со сцены. Что ты, сдурел?
Городничий (в остолбенении).Что вы, товарищ, с ума сошли?
Публика. Ги-ги-ги-ги…
Городничий (хочет продолжать роль).Сегодня мне всю ночь снились… Выкинься со сцены, Христом-богом тебя прошу… Какие-то две необыкновенные крысы… В дверь уходи, в дверь, говорю!.. Ну, сукин сын, погубил спектакль…