— Давайте теперь вы мне все расскажете по порядку, — вежливо попросил следователь. — Вот вы сказали: «Вошла и увидела!» А как же вы вошли, если в руках была тяжелая сумка? Как вы открыли калитку?

— Никак. Она была открыта. Мне еще странным это показалось, но у нас бывает, замок иногда не защелкивается, а Мирек знал, что я приду, ну и не стал проверять, заперлось или нет. Просто прикрыта была, руки мне не понадобились.

С двумя стаканами чая она уселась за стол и один пододвинула Вольницкому таким жестом, что сразу видно было — думает не о чае. Вольницкий взял свой стакан, понюхал — запах восхитительный. За несколько минут он успел разобраться со временем. Солнце в это время заходило в семнадцать сорок две, в восемнадцать — смеркается, все сереет, в восемнадцать тридцать — темно. Ожидание на автобус, туда дорога, обратно дорога… Господи, да эта женщина пришла сюда почти в самый момент убийства, самое большее — через десять минут после убийства. Если, разумеется, лично не укокошила братишку и едва успела смыть с себя кровь. Смывать пришлось бы много. Да и мокрая ведь она была!

Сердце усиленно забилось, вроде бы все сходится.

— А теперь я попрошу вас хорошенько вспомнить, обдумать и рассказать мне подробно, что же вы увидели войдя.

— А чего мне вспоминать да обдумывать, — гневно заговорила свидетельница, пожав плечами и тоже присаживаясь к столу. — Ведь я ее тут застала, эту преступницу, змею. Тут она стояла, над Миречеком!

— Прямо над… — Комиссар запнулся, не желая произносить слова «убитый», щадя чувства сестры, и решил на этот раз постараться ничем ее не раздражать, а проявлять тактичность. И закончил: — Над вашим братом? Это что-то другое, раньше она стояла, по-вашему…

— Ну не совсем над Миречеком, а немного в стороне, — поправилась Габриэла. — В уголке, у самой двери, к стене прижавшись. Я ее не сразу и заметила, только бедного Мирека…

У свидетельницы сдавило горло, она схватила стакан и спешно сделала хороший глоток кипятку, это еще более ее разозлило, пришлось спасаться с помощью воды из-под крана. Вольницкий содрогнулся, припомнив бесконечные предостережения медиков относительно вредоносности некипяченой воды, которая даже для чистки зубов не рекомендовалась, особенно детям. А вдруг помрет здесь же, и будет у него два трупа. Но обошлось, свидетельница вернулась на место живая и пока здоровая.

— Я думала, ему нехорошо стало, — немного охрипшим голосом продолжила баба, глядя куда-то вдаль. — Или, может, споткнулся и так упал, что голову разбил. Гляжу — нет, голова, почитай, вся разбита. И тут увидела эту убивицу, стоит, гадина, глаза выпученные, и тут что-то со мной такое сделалось — убила бы подлюку, но какая-то я оказалась спутанная… ну, словно кто меня связал. А она стоит…

— Уже не стоит. Что было дальше? Она ушла? Убежала?

— Где там убежала! И не шелохнулась. Вваливается какой-то ирод, агромадный да страшный, хватает ее и утаскивает, ровно смерч какой, а я все спутанная стою, ни рукой ни ногой. Вот с тех пор как звонила в полицию, так с той поры и запутанная вся. А в полицию сразу позвонила.

Комиссар не знал, что и думать. Запутанная вся, связанная по рукам и ногам. Ничего не понятно… От того, что человека связали, он мокрым не будет. Вот разве кто вылил на нее ведро воды.

— А в скорую вы не звонили?

— Аккурат, в скорую, еще чего! Да их до смерти не дождешься. И еще, говорят, по дороге людей давят, как недавно в Лодзи. Полиция скорей приезжает, а я знаю, что они и доктора с собой привозят.

— А как выглядела та особа в углу? Вы ее знаете? Сумеете ее описать?

— Знать не знаю, первый раз вижу, а описать могу. Она вся красная была.

— В каком смысле красная? Лицо красное?

— Где там лицо? Лицо она руками закрыла, вот так.

И баба продемонстрировала, как преступница закрыла лицо.

— А красная она была вообще: то ли жакет, то ли платье, а волосы черные. Из тех, на которые каждый мужик непременно оглянется. Молодая.

Некоторые из надежд следователя увяли сразу же, он понял, что на портрет по памяти, составленный свидетелем, нечего и рассчитывать. Раз лицо преступницы закрыто… впрочем, может, отдельные его фрагменты сможет описать?

— А какие у нее глаза? Не заметили?

— Заметила, а как же! Вытаращенные!

— Но какие? Голубые, черные?

— Да точь-в-точь как у всех этих продажных тварей — намалеванные на один манер.

— А руки?

— Что руки?

— Руки какие? Может, колечко, может, обручальное кольцо?

— Руки как руки. Когти, ясное дело, красные, но не так чтоб слишком длинные. И вроде как колечко… или два? Но какие — не скажу. Тоже небось красные. А волосы вовсе не кудлатые, гладкие, теперь у них такая мода. Вот только не знаю, длинные или короткие.

— А тот идол, что как смерч ворвался, он как выглядел?

— Жутко агромадный, но вида никакого.

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказала, — решительно повторила Габриэла. — Ничего в его фигуре нет такого, чтобы запомнилось. Да и не присматривалась я к нему. Не до него мне, тут как раз меня эти какие-то шнурки обмотали. А он влетел, за руку ее схватил и выволок.

— И это все, что вы успели заметить?

— Ну, он еще как-то дернулся, и уже их не было.