Когда Сталин начал блокаду Берлина, мы с Эрлом вылетели туда. На мне снова была моя походная форма, на Эрле — кожаная куртка. Он барражировал [31] над проволочными заграждениями русских, а я получил от армии джип с личным водителем. В конце концов Сталин пошел на попятный.

Однако наша деятельность становилась все более и более единоличной. Блайз разъезжала по научным конференциям, а оставшееся время проводила главным образом с Тахионом. Эрл устраивал демонстрации за гражданские права и выступал с речами по всей стране. Мистер Холмс с Дэвидом Герштейном работали в предвыборном штабе Генри Уоллеса: близились выборы.

Я выступал вместе с Эрлом на митингах Городской лиги [32] и несколько раз, чтобы выручить мистера Холмса, высказывался в поддержку мистера Уоллеса. Кроме того, я получал отличные деньги за то, что повсюду разъезжал на последней модели «Крайслера», и за разговоры об американизме.

После выборов я отправился в Голливуд и начал работать у Луиса Майера. [33] Там я получал совершенно неслыханные деньги, о каких и мечтать даже не мог, а слоняться без дела по квартире мистера Холмса мне уже начало наскучивать. Большую часть своих вещей я оставил там, решив, что все равно скоро вернусь обратно.

Я получал по десять тысяч в неделю, завел себе агента, бухгалтера и секретаршу, которая отвечала на телефонные звонки, и еще человека, который организовывал мне рекламу, а моей единственной обязанностью остались уроки актерского мастерства и танцев. Играть я пока не играл: со сценарием моего фильма что-то застопорилось. Еще бы: никто и никогда прежде не снимал картину, главным героем которой был белокурый супермен.

В конце концов они родили сценарий, в основу которого были положены наши приключения в Аргентине (вернее, весьма вольная их интерпретация); называлось это творение «Золотой мальчик». За использование этого названия Клиффорду Одетсу [34] отвалили кругленькую сумму, а учитывая то, что произошло между мной и Одетсом впоследствии, в этой перекличке названий была определенная доля иронии.

Когда я прочитал сценарий, он мне страшно не понравился. Я сам был прототипом героя, который меня вполне устраивал. В фильме его звали Джон Браун. Но Герштейна превратили в сына священника из Монтаны, а персонаж Арчибальда Холмса вместо политика из Виргинии стал агентом ФБР. Но хуже всего обошлись с Эрлом Сэндерсоном — из него сделали полное ничтожество, черномазого мальчика на побегушках, который появлялся всего в нескольких сценах, да и то лишь затем, чтобы получить от Джона Брауна очередной приказ, отчеканить: «Есть, сэр!», и взять под козырек. Я позвонил на студию, чтобы высказать свое мнение.

— Мы не можем задействовать его в слишком многих сценах, — было мне сказано. — Иначе потом придется вырезать его из южной версии.

Я спросил своего исполнительного продюсера, о чем это он.

— Если мы собираемся пускать картину в прокат на Юге, в ней не должно быть цветных, иначе ее никто не станет показывать. Мы пишем сценарии с таким расчетом, чтобы можно было без ущерба вырезать из фильма все сцены с участием ниггеров.

Я опешил — понятия не имел, что такое вообще бывает.

— Послушайте, я произносил речи перед Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения и Городской лигой. Я фотографировался для «Ньюсуик» с Мери Маклеод Бетюн. [35] Я не могу себе позволить в этом участвовать.

Голос в телефонной трубке стал жестким.

— Загляните в свой контракт, мистер Браун. Нам не требуется вашего одобрения сценария.

— Я и не собираюсь одобрять ваш сценарий. Я хочу получить такой сценарий, который признает определенные факты моей жизни. Если я сыграю в таком фильме, мне больше в жизни никто не поверит. Вы подрываете мою репутацию ко всем чертям!

И понеслось. Я пустил в ход кое-какие угрозы, и исполнительный продюсер пустил в ход кое-какие угрозы. После этого мне позвонил мой бухгалтер и стал объяснять, что произойдет, если те десять штук, которые я получал в неделю, перестанут капать на мой счет, а мой агент сказал, что у меня нет никакого законного права возражать.

В конце концов я позвонил Эрлу и рассказал ему, что происходит.

— Сколько-сколько они тебе платят? — переспросил он.

Я повторил сумму.

— Послушай, — сказал он. — Твои дела с Голливудом касаются только тебя. Но в кино ты новичок, и для них ты — кот в мешке. Ты вступился за правое дело, и это хорошо. Но если ты хлопнешь дверью, ни мне, ни Городской лиге от этого не будет ни холодно ни жарко. Оставайся в деле и сделай себе имя, а потом воспользуйся им. А если тебя так уж задает совесть, утешай себя мыслью, что в случае чего Лиге твои десять штук в неделю всегда пригодятся.

В общем, я согласился. Мой агент состряпал соглашение со студией, по которому любые изменения в сценарии должны были производиться только с моего ведома. Мне удалось добиться, чтобы ФБР из сценария выкинули и персонаж Холмса не имел никакого касательства к правительству, а роль Сэндерсона я попытался сделать чуть более интересной.

Я отсмотрел первые снятые эпизоды, и они оказались неплохими. Собственная игра мне понравилась — во всяком случае, я выглядел естественно, даже в том кадре, где я преграждал дорогу несущемуся на огромной скорости «Мерседесу» и тот отскакивал от моей груди. В этой сцене пришлось применить комбинированную съемку.