Молодой человек вспомнил, как пять дней назад они неожиданно — место вроде бы было проверено-перепроверено — наткнулись на автоматическую огневую точку и едва не полегли под свинцовым шквалом. Крупнокалиберная пуля вспорола ему кожу на плече, и ранка теперь постоянно зудела, мокла и никак не желала заживать. Лагерный врач — вечно пьяный фельдшер, не то заключенный, не то вольнонаемный, намазал ее какой-то вонючей мазью, посетовал на отсутствие в лагерной пище витаминов и посоветовал чаще менять повязку.

— Болит? — спросил Горбатый, видя, что сосед, морщась, ощупывает плечо. — Эх, живой корень тебе надо. Где ж его найти только…

Живой корень был одной из лагерных легенд. Мол, в результате мутаций одно из местных лекарственных растений — так себе лекарство, если честно, не то от простуды, не то от кишечных паразитов — приобрело поистине фантастические свойства. Оно превратилось в средство от всех на свете хворей — легендарную панацею. Не было на свете такой болезни — от насморка до рака, — которую чудо-корень не излечивал бы в два счета. Но, разумеется, как и все чудеса, встречался он неимоверно редко и только в таких местах, куда люди почти не забредали. Находили его всего несколько раз за последние десять лет, а рассказы о счастливчиках передавались из уст в уста как волшебные сказки, обрастая при этом подробностями и домыслами. Перлом местного фольклора была байка о безногом заключенном, у которого после того, как он месяц жевал чудодейственный корень, отросли новые ноги — лучше прежних. Непонятно, конечно, что безногий инвалид делал в джунглях, где и здоровые-то люди выживают с трудом, и как он мог месяц грызть корешок, по рассказам бывший не длиннее указательного пальца, но таковы уж законы жанра..

— Так вот, — возвратился рассказчик к теме. — Ты что сделаешь, если по тебе внезапно пулемет ударит? Заляжешь, в землю втиснешься да будешь думать, что сделать, чтобы заразу эту безопасно для себя искоренить… Не, баллиста эта не в счет — ты там все правильно делал, это мы с Боталом сплоховали. А вот айкры, островитяне эти, носом грязь рыть не будут — они скопом на пулемет навалятся и задавят его. Да еще соревноваться будут, кто первый грудь под пули подставит, опередит товарищей, так сказать. У них на этой лихости все построено: смог ты погибнуть в бою с максимальной славой — честь тебе и хвала. Умереть в постели — худшее зло, которое они могут себе представить. Они и в плен почти не сдавались раньше. Кинжал у каждого был такой особый: как поймет головорез, что ему ничего не светит, — клинком себе по горлу, и все.

— А как же их столько захватили тогда?

— Тут хитро было задумано, — покачал головой Горбатый. — Понимаешь, они рассчитывали на то, что победившие выродки первым делом снесут башни ПБЗ. Они ведь, островитяне, такие же люди, как мы, — точно так же на все виды излучения реагируют… А тут их встретили ударом депрессионки, как и вас, мятежников, под Пабуду. Они и раскисли. Те, кто покрепче, офицеры в основном, глотки себе перехватили, не без этого. А остальные вот растерялись… Они ведь словно пчелы или муравьи — сильны в стае, в рое, а как останутся без матки — люди как люди… Да ты сам скоро их увидишь.

Стук топоров и визг пил Рой услышал издали. Стройка нового лагеря напоминала огромный муравейник — внутри территории, охваченной двойным кольцом колючей проволоки, вовсю кипела работа: возводились угловые вышки, бараки, корчевались пни, разравнивалась площадка под плац. Но больше, всего бывшего солдата заинтересовало строительство, ведущееся на отдельной огороженной территории внутри лагеря: целая орава людей, кажущаяся издали муравьями, облепила огромную решетчатую конструкцию, показавшуюся до боли знакомой.

Башня ПБЗ! Не ПБЗ, конечно: теперь-то Рой, да и вся бывшая Страна Отцов знали об истинном назначении сети ретрансляторов. Значит, не врут слухи: выродки, захватившие власть, не только не уничтожают то, что еще так недавно ненавидели и боялись, — сеть расширяется и, надо думать, совершенствуется.

— За лесом наша бывшая держава, — будто услышал его мысли Горбатый. — Пусть и мутанты ее населяют, да тоже люди. Излучение на них действует, как и на нас. Глядишь, и до старой столицы доберутся. Наследнички Отцов…

— Здорово, Капрал! — послышалось из-за плеча. — Видишь, довелось снова встретиться! Рад, небось!

Рой обернулся и увидел Клеща в таком же, как и у него, линялом красном балахоне.

— Чего мне радоваться? — Уголовник показался еще более мерзким, чем раньше: отощал, глаза лихорадочно блестят. — Кто ты такой, чтобы тебе радоваться?

— Не рад, значит. Ну-ну…

Спать пришлось в одном из недостроенных бараков — раз подменять айкров нужно было всего два-три дня, начальство решило не гонять каторжников туда-сюда. Тем более, что части сегодняшних строителей завтра все равно пришлось бы расчищать новые участки джунглей, куда нога человека не ступала два десятка лет.

Вымотанный непривычной работой (ворочать бревна — это не по джунглям бродить день-деньской, да и кормили строителей похуже), Рой всю вторую половину дня мечтал только об одном: добраться до нар, пусть даже ничем не застеленных, и провалиться в сон без сновидений.

Но ему не суждено было выспаться: только он начал засыпать, как рядом началась какая-то возня.

— Слышь, Капрал, — его бесцеремонно трясли за плечо, — вставай. Гость к тебе.

Кто-то затеплил свечку, и в трепещущем неверном свете Рой увидел, что Горбатый с Ботало держат кого-то третьего, отчаянно вырывающегося у них из рук.