Гаврилов Анатолий
Шрифт:
Митя снова потупился, молчит.
— Что молчишь? Неужели и об этом тебе нельзя говорить? Скажи, не бойся! Я никому не открою твоей тайны!
— Невеста там у меня…
— Ах, Митя, Митя! Да какие там невесты! Да эти накрашенные дуры смеются над тобой, издеваются, а ты им веришь!
— Нет… невеста, — бормочет Митя, — невеста… скоро мы поженимся… скоро мы всегда будем вместе… мы всегда будем вместе стоять у окна и смотреть на деревья…
И он быстро идет к универмагу.
Курица
День был хмурый, ползли тяжелые облака, срывался и тут же таял слабый, синюшный снег.
Кусками жести, толя и проволоки Николай Иванович заделывал в заборе дыру.
Куры бродили по двору, рылись в золе за уборной, и только курица с синей меткой, поджав ногу и прищурив глаз, неподвижно стояла в черном, вскопанном огороде.
Работал Николай Иванович медленно, часто перекуривал.
Соседский больной мальчик, высунув язык, смотрел в окно.
Прогрохотал рейсовый автобус.
На пустыре через дорогу сцепились бездомные псы.
С хрипящим магнитофоном прошли поселковые хулиганы, и один из них спросил:
— А Верка дома?
— Нету, в город уехала, — ответил Николай Иванович.
Жена в спущенных чулках выплеснула с крыльца помои, все куры дружно бросились к жиже, и только курица с синей меткой осталась на месте.
Порывом ветра ей взъерошило грязные перья и пух.
Николай Иванович сходил в уборную, вернулся и увидел у забора незнакомого человека в грязном плаще и облезлой кубанке.
— Что нужно? — спросил Николай Иванович.
Незнакомец молчал, мутно смотрел в огород.
— Что нужно? — спросил Николай Иванович и поднял с земли молоток.
— Гыл! Гыл-дыл! — испуганно ответил незнакомец, на его губах лопнул пузырь слюны, он отшатнулся от забора и побрел по улице.
Порывом ветра его подтолкнуло в спину и задрало полу плаща с клетчатой подкладкой.
Мальчик в окне забеспокоился, стал гримасничать и стучать по стеклу.
— Мордует тебя! — крикнул Николай Иванович на мальчика. — А тебе какого тут надо! — крикнул он на курицу и замахнулся молотком. — Какого тут торчишь? Иди вон к своим… долбись там… гыл-дыл!
Курица отскочила в сторону и снова замерла.
Закончив работу, Николай Иванович отнес в сарай остатки жести, толя и проволоки и пошел в дом.
Там жарко топилась печь, жена за столом лузгала семечки; дочь, напевая «Миллион алых роз», в зале у трюмо подкрашивала глаза.
— Куда наряжаешься? — спросил Николай Иванович.
— Не шелести, — ответила дочь.
— Пошелестишь, да поздно будет! — крикнул Николай Иванович.
— Не трогай ее, — сказала жена. — Дырку заделал?
— Заделал.
— Садись обедать.
Она поставила перед ним тарелку горячего борща с острой, торчащей костью, он молча поел, выпил кружку холодной воды и лег на кушетку.
Дочь, продолжая напевать, натянула новые лаковые сапожки, надела пальто и шапку и пошла к двери.
— А теплое надела? — крикнула жена.
— Надела, надела, — огрызнулась дочь.
— Где ж надела?! — крикнула жена, подбегая к дочери и задирая ей подол.
Николай Иванович отвернулся к стене и закрыл глаза.
Ему представилось, как дочь идет сейчас в лаковых сапожках по грязному асфальту к поселковому магазину, как она пьет с хулиганами вино, хрипло смеется, курит…
Чтобы не видеть этого, он открыл глаза и стал думать о том, что нужно где-то раздобыть мешок опилок и утеплить водопровод — прогноз обещал заморозки…
Уснул. Приснилась станция. Шли маневровые работы. Вдруг один из вагонов отцепился и пошел под уклон. Нужно было побежать и подложить под колесо башмак, но Николай Иванович почему-то стоял и не мог сдвинуться с места. А вагон набирал скорость и резво бежал к горловине, куда уже заходил пассажирский поезд… «Все. Конец, тюрьма!» — обреченно подумал Николай Иванович, и тут его разбудила жена: куда-то исчезла курица с синей меткой.
Он оделся, вышел.
Серый день клонился к сумеркам, ветер развернулся с севера, гремел железом, трепал на вишне остатки красных листьев, сбивал дым с дальних заводских труб и гнал его в сторону поселка.
Николай Иванович пересчитал кур в курятнике, осмотрел все закоулки двора и огорода, заглянул в дыру уборной — курицы с синей меткой действительно не было.
Не было ее и на улице.
Пошел к соседям.
Там ответили, что никаких чужих кур у них не было, нет и не может быть, и нечего тут ходить, собак дразнить.