Гаврилов Анатолий
Шрифт:
Вышел в «У» на работу. Учился подмигивать.
Учеба продолжается. Теория и практика, зачеты.
Первый выход на свой участок. Подпрыгивал, подмигивал, слышал смех. Разве это плохо? Разве это не позитивно — вызывать улыбку, смех, хорошее настроение?
Владлен мной доволен. Обещает отпуск и две путевки в Югославию. Не Франция, так Югославия. Кто бы мог подумать. Готовься к свадьбе, Зина…
Свадебный банкет в «Спартаке» во главе с Владленом.
Самая серьезная из всех философских проблем — это своевременно подмигнуть.
Шампанское все смоет: кожух, кожу, кровь, глаза…
В свадебное путешествие, как и обещал Владлен, они отправились в Югославию. По дороге из Белграда в Загреб он убежал в горы, и больше его никто не видел. Зина вернулась одна, были неприятности, из лаборатории пришлось уйти.
Работает швеей-надомницей от быткомбината: шьет наволочки, носовые платки, мужские трусы.
Работает без брака, продукцию сдает своевременно.
Раз в месяц ходит на вечера для тех, кому за тридцать.
Роза
Глухие, болотистые леса, осенняя ночь, левое крыло казармы, отдельная комната вольнонаемной поварихи Розы из деревни Глыбоч.
Голые стены, высокий потолок, мутный кривой плафон.
Окно плотно зашторено, дверь заперта на ключ и защелку.
Последние осенние цветы в баночке из-под майонеза. В комнате холодно — еще не топят. Роза в кримпленовом платье и капроновых чулках, укрывшись пальто, лежит на койке.
За день на кухне она устала, но почему-то не спится. Почему-то страшно, и она не выключает свет. Здесь она недавно, а до этого работала в своем Глыбоче на ферме.
Единственная подруга в конце августа навсегда уехала в город.
Порывалась и Роза уехать, но как-то не решилась. Может, из-за внешности.
Вот недавно сюда устроилась, в воинскую часть.
Вдруг повезет…
Хотя надежды, конечно, очень и очень мало, почти никакой…
Роза лежит и думает о своем Глыбоче. Это недалеко, в десяти километрах отсюда. Там сейчас сырая, осенняя тьма, только окошки светятся. Почти всегда к вечеру пьяный, отец лежит на кушетке в грязных сапогах и фуфайке, мать возится по хозяйству.
А здесь дивизион вышел на вечернюю прогулку, слышны команды, песни, топот:
Тверже шаг! Слушай, враг! Страшись ответа грозного!После отбоя в дверь будут стучаться, но Роза не откроет, так как завтра весь дивизион может узнать, что ночью к ней ходят.
Нельзя.
К замполиту вызовут.
Уволят за аморальное поведение, о чем ее предупреждали при устройстве на работу.
А стучаться в дверь и заглядывать в окно обязательно будут, как вчера и позавчера…
И понятно: дивизион стоит в глухих болотистых лесах, окружен какой-то электрической сеткой, в увольнения их почти вывозят, а женщин здесь, кроме нее и замужней штабистки, нет…
Ну вот — уже стучат… Роза вздрагивает и натягивает пальто на голову…
Может, все-таки спросить, кто стучит, открыть?
Нет-нет, не сейчас, не сегодня…
Вот и за окном уже какой-то шум: кто-то там стоит во тьме, прожигая взглядом штору…
Нужно выключить свет, укрыться с головой и постараться заснуть…
Роза вскакивает, бежит к выключателю, быстро раздевается и ныряет в холодную постель, под пальто и одеяла.
Вздрагивает от холода… Завтра, говорят, уже топить начнут… сегодня днем снег падал… нужно на выходной домой съездить, матери помочь…
В дверь постучали властно. Роза открыла. На пороге стоял красивый незнакомый офицер в парадной форме.
— Роза Кульбакина? Пять минут на сборы!
Роза быстро оделась, вышла. У казармы стояла «Волга».
— Садитесь, — сказал офицер.
Машина выехала из КПП и помчалась сквозь темные леса.
Ехали молча.
Вдруг открылось громадное зарево, в ярко освещенном небе летели голуби и воздушные шары, с неба свешивались гирлянды разноцветных лампочек и пышные букеты цветов, пахло дорогими духами, слышалась красивая музыка…
— Москва! — сказал офицер.
Остановились у мраморного здания, поднялись по ступенькам, вошли.
На стенах висели портреты государственных деятелей, среди которых Роза вдруг увидела портрет своего отца.