— Почему «тем лучше»?

— Ну, просто так… Он какой-то хороший… и несчастный. И должно быть, мало уж ему осталось жить. Так жаль!..

— Пустое, — поправится… Однако хозяйка ваша уж беспокоится… опять прошла мимо двери: должно быть, самовар нужен… Ну, я пойду.

— Посидите… Поговорим еще.

— Нет, и вы ведь куда-то шли… на работы?.. Я вас задержала.

— Работы налажены… Это не важно, — работы… А вот… Я вам хотел что-нибудь подарить на память.

— Вы уезжаете?

— Куда? Нет… пока нет… На память… ну, просто о сегодняшнем дне на память.

— Ах, вот как!.. Что же вы мне подарите?

— Не знаю, право… Жуков вы не хотите…

— Жуков я окончательно не хочу… А вот что разве…

— Одоробло?

— Н-нет, эту прелесть я тоже не хочу… А вот (она подошла к стеклянному колпаку) паяц этот, он очень мил… Очень… очень. У меня вообще любовь к игрушкам.

Она посмотрела на туман в окнах, потом на Алексея Иваныча, который отвернулся вдруг к столу с бумагами, потом взяла свою теплую кофточку, лежавшую на стуле.

— Ну, с моей прокушенной рукой возня теперь… Помогите мне, пожалуйста, а то я… А подарить вы мне после успеете.

Но, помогая ей одеваться, Алексей Иваныч опять, незаметно для себя, отыскал глазами скромный, чуть сутуливший ей шею мослачок.

Когда же он вышел с нею, направляясь к калитке дачи, он увидел, что около калитки в густом тумане чернеют две конские головы, — извозчик, — и потом голоса какие-то, и застучала калитка, и во двор вошли трое: Гречулевич — тот самый, который упрямо хотел доказать, что треугольник равен кубу, — Макухин — владелец каменоломен — и его брат, Макар.

Макухина Алексей Иваныч знал по клубу, а его брата видел впервые, хотя и слышал о нем кое-что от Гречулевича.

Было когда-то двое каменотесов Макухиных, — это и не очень давно, — лет десять назад, — Макар и Федька: Макар — работящий, а Федька — шалый, Макар скопил триста рублей, а Федька все прокучивал с бабами. Работали они на одной каменоломне, и с ними вместе было там еще человек двадцать — и русские, и турки, и греки, а хозяин — армянин — запутался в долгах и однажды скрылся куда-то, бросив и рабочих, и каменоломню. Артель должна бы была распасться, но деваться было некуда, время тугое — осень, а Федька как-то узнал в кофейне, что в скорости назначены торги в одном из ближних городов на поставку камня для мостовой и требуется всего-то 600 рублей, чтобы принять в них участие.

— Вот и возьмись! — сказали русские рабочие, смеясь, а турки оживленно говорили:

— Тот да руб, тот да два, тот да три… туды-суды, — собрал мелочь, хозай будешь!

Начали собирать, но собрали всего рублей четыреста.

Вот тут-то Федька и пристал к брату за остальными деньгами. Медлить было никак нельзя, а Макар медлил.

— Может, я и сам… — говорил Макар, щурясь.

— Берись сам, когда так…

— Как же «берись»? Это дело рисковое. Не с нашим затылком в новые ворота бить…

Но Федька был молодой и смелый, и терять ему все равно нечего было: уговорил все-таки Макара, дал ему вексель на пятьсот (под земельный участок в деревне), забрал триста его, четыреста артельных, уехал на торги, взял подряд и приехал назад (к удивлению земляков, решивших окончательно, что Федька как малый неглупый, с такими деньгами уехавши, назад вернуться не должен), но приехал уж не в синем картузе, а в приличной касторовой кепке.

Через месяц, нагрузив два судна камнем, отправил их сам, а вернувшись, рассчитался со всеми турками и греками и брату Макару отдал пятьсот, а арендный договор на каменоломню переписал на свое имя.

— Что ты так рисково дело повел? — удивился Макар.

А Федька, — перед тем он только что отбыл солдатчину, — был еще малый верткий, ловкий, — только покатывался: работа дураков любит.

Потом пошло что-то не совсем понятное: не только Макар — и другие-то мало понимали, в чем тут суть: в деле или в Федьке. Макар ушел из артели, завел в городке кузню да так и остался Макаром, а Федька к концу года уж выскочил в Федоры Петровичи, — сам не работал, конечно, а только ездил по берегу, по городам и имениям — не надо ли где камня, — брал подряды и для доставки фрахтовал баркасы.

Макар все пророчил ему, что он прогорит так же, как армянин, но когда Федор приобрел в другом месте еще каменоломню и собрал новую артель, а в городке купил дом над речкой и даже завел велосипед, — Макар увидел наконец, что дело Федькино прочно — велосипед его окончательно доконал.

Когда на новенькой, сверкающей спицами машине Федька прокатился мимо кузни, даже и ногами не работая, — на свободном колесе, как барин, — белый, раздобревший, в господском шершавом зеленом костюме, в подстегнутых брюках, и даже не поглядел на него, как будто нет на свете ни его и никакой кузни, Макар не выдержал и запил от зависти и досады.