В расположение роты я ворвался в 8-25. Не слушая докладов и рапортов, скомандовал тревогу и приказал немедленно отходить в расположение батальона. Шерхана отправил во вторую роту, к Валерке Сомову с предложением срочно отходить в том же направлении. Хорошо, что в моей роте всё уже было подготовлено для передислокации. Даже "Бофорсы" уже стояли в походном положении. Поэтому мы выступили буквально через пять минут, после моего появления в расположения роты. В 9-00 я уже входил с докладом и объяснениями в штаб батальона.

Сипович и Пителин уже знали, что финны бросили свои позиции и ушли под защиту дотов и дзотов Хотиненского укрепрайона. Появление моей роты в тылу было для них, как гром среди ясного неба. Поэтому пришлось подробно рассказать, что я видел на территории укрепрайона. Мой авторитет в глазах командования батальона был уже настолько высок, что это решение никто даже не стал оспаривать. Сипович сразу же поверил, что батальону предстоит выдержать серьёзный артиллерийский обстрел. Поэтому он тут же приказал отойти еще на два километра в тыл, к нашим бывшим позициям. Там имелось в наличии несколько прекрасных блиндажей и даже, оборудованная ещё финнами, бревенчатая баня. Весь батальон всё ещё ею пользовался.

Я на минуту выбежал из штаба, чтобы передать этот приказ Шапиро. Пока ходил, пришло чёткое понимание – нужно ковать железо, пока оно горячо, пока у начальства сохраняется обо мне очень лестное мнение. Нужно было выбить разрешение на рейд в самое нутро Хотиненского укрепрайона. Историю про телефон я решил так и не рассказывать, просто объяснить, что финны ещё не успели полностью закрыть проходы в минных полях и в проволочных заграждениях, и этой ночью есть реальная возможность, проникнуть к передовым дзотам, а, может быть, даже получится и к дотам.

Войдя обратно в штабной вагончик, я застал Сиповича, что-то горячо доказывающим в телефонную трубку. Немного послушав разговор, я понял, что наш командир батальона вызывает поддержку с воздуха. Когда он начал диктовать координаты обнаруженных мной батарей, стало ясно, самолёты будут. После телефонного разговора, настроение у Сиповича заметно улучшилось. Я воспользовался этим и доложил о своём предложении. При этом добавил, что возможность прорваться сквозь минные поля и проволочные заграждения имеется только сегодня ночью. Потом будет поздно, и придётся большей части батальона лечь замертво перед этим грозным укрепрайоном. Других вариантов просто не будет. Обсуждали это предложение мы очень недолго, все были как на иголках, нужно было, как можно быстрей отходить от возможного артиллерийского обстрела. Поэтому, когда Сипович спросил:

— А ты уверен, что получиться пролезть в это осиное гнездо? Не выйдет ли так, что тебя заманят на открытое, простреливаемое место и там разделают под орех?

Я бодро ответил:

— Уверен, товарищ капитан! Тем более, мы будем действовать ночью и, в случае чего, сможем отползти за укрытие. Всё лучше, чем под огнём, преодолевать проволочные заграждения. Тут финны, вполне вероятно, не ожидают нашего нападения, и можно будет проскочить по-тихому. А при всеобщей атаке, они будут гвоздить по переднему краю из всех стволов, и выжить при этом – весьма проблематично.

Капитан после минутного размышления принял нужное решение:

— Ладно, старлей, согласен! Ты уже всем доказал, что парень ловкий и пронырливый. Поэтому, давай, действуй! Только роту целиком в этот рейд не бери – не больше половины. Понял! Фронт оголять я не имею права. И так уже от батальона остались рожки, да ножки, а пополнения всё ещё не шлют. Всё обещают, а обещанного – три года ждут.

Чтобы моё тайное задание не обременили ещё каким-нибудь условием, я решил поскорее скрыться от глаз начальства. Поэтому вытянулся, отдал честь, и произнёс:

— Разрешите идти!

В ответ получил молчаливый кивок Сиповича, и напутственное слово Пителина:

— Давай, Юра, действуй! Ты парень везучий, может быть, действительно, из твоей затеи что-нибудь получится.

Ещё раз козырнув, я вполне довольный вышел из штабного вагончика.

Никого из моей роты уже рядом не было. Шапиро увёл людей дальше в тыл. В расположении штаба батальона творился сущий бедлам. Все суетились, бегали, что-то кричали. Чувствовалось, что вот-вот этот табор тронется с места. Шерхан ещё не прибыл из второй роты. Ждать его я не стал – не маленький, как-нибудь найдет наше расположение. В этом месте, меня уже ничто не задерживало и я, особо не торопясь, отправился в новое расположение своей роты.

В 11–00, когда я уже приблизился, к нашему лагерю, раздались первые звуки отдалённых взрывов. Это финны, как я и предполагал, начали артиллерийский обстрел. Было приятно осознавать, что эти звуки являются теперь для нас уже лишь простым сотрясением воздуха. Я просто упивался, когда представлял, сколько финнам пришлось потратить энергии, чтобы организовать для нас этот шумовой концерт. Сколько десятков тонн смертоносного металла сейчас расходуется ими для того, чтобы уничтожить укрепления, созданные своими же руками. И при этом, наибольший кайф у меня вызывало то обстоятельство, что в результате всей этой вакханалии не прольётся ни капли русской крови.