— Значит, мы были очень неосторожны, — сказала она.

— Я всегда неосторожен, когда меня оскорбляют. Но как бы то ни было, здесь нам все равно лучше, чем в карантине, куда бы они нас засунули, вдосталь поиздевавшись над нами.

От сосен шел восхитительный запах. Все лето они, должно быть, истекали смолой, и теперь в прохладе осенней ночи их застывший сок источал нежнейшее благоухание. Даже лошади, кажется, наслаждались им; интуитивно нащупывая усыпанную хвоей мягкую тропинку, они время от времени испускали тихое, радостное ржание.

— Мы с вами похожи, — сказала она. — Я тоже не люблю, когда надо мной издеваются.

— Это просто крестьяне, которым дали в руки сабли и которых мордуют двадцать четыре часа в сутки. А потому, получивши возможность верховодить, нежничать они не будут.

— Значит, остановимся здесь.

Они спешились. По шелесту ночного ветра в жесткой листве Анджело узнал вечнозеленый дуб. Они ступили под покров его ветвей. Было тепло. Под ногами сухо потрескивала нетвердая почва.

— Давайте не будем распрягать лошадей, — сказал Анджело. — Вы уверены в вашей лошади?

— Она три дня отдыхала около баррикады. Я была не слишком решительна, но кормила ее хорошо. Я знала, что кончу каким-нибудь безрассудством.

— Я бы не так назвал то, что мы сделали сегодня.

— Ну, может быть, так будет называться то, что мы сделаем завтра.

— Мы сделаем то, что нужно.

— Все что угодно, только не тупое ожидание этой отвратительной смерти. Вы даже не можете себе представить, как кстати появились эти солдаты. Блеск сабель доставил мне удовольствие. Есть что — то бодрящее в зрелище обнаженной стали. Я не боюсь.

— Я это видел.

— Но я ужасно боюсь рвоты.

— Ну, здесь, по крайней мере, нам это не грозит. Не думайте об этом. Для меня солдаты тоже были очень кстати, а мы — для солдат. Мы все находимся в одинаковом положении, и все чего-то боимся.

Звезд почти не было, ветра тоже. Только ничем не нарушаемая тишина. На этот раз Анджело играл в войну с настоящим противником и всей душой отдавался этой игре. Он думал о молодой женщине как об обозе, который нужно охранять любой ценой.

— Вы все еще беспокоитесь? — спросила она.

— Я боюсь лавочников, у которых в руках оказалось оружие. Страх сделал агрессивными людей, привыкших дремать в уголке у камина. Они словно кошки, которым неожиданно наступили на хвост. Они вонзают когти в глаза первому встречному.

— Сюда они не доберутся.

— Мне было бы спокойнее, если бы я знал, что происходит там, у подножия холма. Если там городок или большое село, то его благоразумные обитатели наверняка организовали патрули.

— А вам не кажется, что они, напротив, законопатили все щели и не высовывают носа из-под одеяла?

— Смерть преследует людей уже три месяца, и такого рода ресурсы исчерпаны. Им не остается ничего другого, как перейти хоть к каким-то действиям.

— Я их понимаю. Признаюсь вам, что я сама отправилась в путь с пистолетом вместо талисмана.

— Вы едете в какое-то определенное место?

— Вообще-то, да. Я еду к своей золовке, которая живет в горах над Гапом. Хотя могла бы ехать и в другое место.

— Я еду в том же направлении. Я возвращаюсь в Италию.

— Вы итальянец?

— Разве это не видно?

— Вы говорите по-французски без акцента. Хотя признаюсь, когда я обнаружила вас в своем доме, а точнее, вы меня обнаружили, вы изъяснялись довольно странным языком.

— Не думаю. Даже в Италии я говорил с матерью по-французски. Я думаю по-французски и полагаю, что на этом языке я и заговорил, как только увидел вас с подсвечником.

— Вы, должно быть, были очень смущены?

— Я беспокоился за вас.

— Это я и называю странным языком. Но вам сразу же удалось меня успокоить.

— Кто на моем месте мог бы хотеть иного?

— Не будем об этом говорить. Мне уже случалось два или три раза иметь дело с худыми, небритыми мужчинами, которые безумно смотрели и говорили вроде бы по-французски.

— Я их знаю: лучшие из них вошли в пресловутые патрули. Они не могут допустить, что смерть существует сама по себе. Им обязательно нужно найти виновного и поступить с ним соответствующим образом.