Оба, как по команде, вздохнули и с опаской уселись на краю, свесив ноги и схватившись руками за жгуты.

— Сейчас, сейчас! — Степин прикуривает две новые длиннющие цигарки и вставляет их ребятам в зубы. — Теперь поехали!

Мы со Степиным легли на край крыши. Командовал спуском Степин. Людей внизу почти не было: едва показывался кто-либо, под нами немелленно оживала пулеметная точка.

— Осторожно, товарищ гвардии подполковник. — Розенблюм поднял лицо, я увидал его озорные глаза. — Будем кидать гранаты, как бы взрывом не задело!

— Ты на амбразуру смотри, а не на меня.

— Яволь!

Из Тиргартен-парка вдруг засвистели мины: наблюдатели противника засекли-таки наши действия, холеры! Минометы находились в створе с нами, вспышки их выстрелов заметны при дневном свете; на фоне серого неба мы видели черные, быстро приближавшиеся тушки мин. В полете они слегка виляли. Когда траектория шла на понижение, их уже не было видно, а только взрывы рвались вблизи бункера, подымая султаны красного пламени и черного дыма. Трепаные хлопья дыма оседали в кронах деревьев. Осколки шлепали в стену бункера, к счастью, значительно ниже, чем висели наши автоматчики.

— Может, поднять вас? — крикнул Степин.

— Нет, тут не страшно. Вот если по крыше саданет!

Амбразура была совсем рядом — рукой подать. И жила. Ее пулеметы, простреливая пересекающиеся улицы, открывали огонь по любому челочку. Если человек падал и оставался недвижим, фашистские пулеметчики переносили огонь. Если же был еще жив, пулемет не останавливался, пока павший шевелится. Били наверняка, позиция для стрельбы отличная, и уже несколько наших пехотинцев, пытавшихся продвинуться вдоль улицы вперед, распластались на мостовой, настигнутые смертью.

Пайзанский и Блюм висели уже на уровне амбразур и приготовились бросать в них дымовые шашки и гранаты. Это поняли находящиеся в отсеке немцы: из раструбов амбразур выкатились две ручные гранаты. Громко щелкнув взрывателями, они полетели вниз и разорвались уже на земле.

—. Быстрее! Они там еще придумают что-либо!

— Зажигай дымшашки! — скомандовал Степин и, увидав, что фитили шашек уже дымят, крикнул: — Бросай!

Автоматчики взмахнули руками; один бросал левой рукой, другой правой, обе шашки влетели в амбразуры, а оттуда сразу же огрызнулись огнем пулеметы. Пули, ударившись о кругляши дымовых шашек, отбили их: шашки вывалились из амбразур и, дымя, полетели вниз.

— Придумали-таки, сволочи! — Белые от волнения лица ребят поднялись кверху.

Пайзанский рванул ворот гимнастерки, открылся острый кадык на го худой шее.

Я услыхал взволнованный голос Тертычного с противоположной стороны крыши:

— Товарищ гвардии подполковник! От вокзала к нам двигаются самоходки и танки! Открывать огонь?

С чердака, где остались наши ручные пулеметы, по немцам ударили Чорный и Гельфонд.

— Передай начальнику штаба, — крикнул я Пете Заварзину, который устроился со своей радиостанцией за пушкой, — пока я здесь, пусть берет управление полком на себя! —и вновь повернулся к добровольцам: — Хлопцы, быстрее! Там контратака! Готовы?

Оба молча кивнули, в руках у обоих опять дымились фитили шашек.

— Внимание! Приготовиться-я... Бросай! — закричал Степин.

А над нашими головами уже свистели и чиркали пули: джиу! Джиу! Фьють! Фьють! Фьють!

Тут, на высоте, они свиристели как-то иначе, чем на земле. От этого, правда, было не легче. Мы лежали на плоскости крыши, в мертвом пространстве, где сами пули были не страшны. А вот рикошеты! Рикошетируя от металла зениток и ударяясь о крышу, пули буквально визжали. Они были очень опасны, и вот уж на крыше бункера появились первые наши раненые автоматчики.

Пайзанский и Блюм бросали шашки уже без команд. Из амбразур повалил густой дым, а сквозь него все свистели пули немцев.

— Давай гранатами! — крикнул я.

— Чи-час! — сквозь зубы пропел Блюм.

Хлопцы освоили необычный способ ведения боя, приспособились с проволочным подвескам и действовали спокойно.

— Готовы! Вместе будем кидать? — тоже сквозь зубы спросил Пайзанский.

Закувыркались вниз сорванные с гранат предохранительные кольца и скобы, защелкали запалы, точно в амбразуры полетели круглые шарики гранат Ф-1. И где-то там, в глубине, прогремели взрывы. Пулеметы еще стреляли, но было заметно, огонь их стал малоприцельным.

— Гранатами! Огонь! — От волнения Степин привстал на колено. Еще взрыв. Из амбразур вылетели языки красноватого пламени, словно из пасти дракона.

Крупнокалиберный пулемет наконец замолк! Действовал уже только МГ-42.

В отсеке кто-то кричал: голос похож на женский.

— Вроде баба там! — удивленно воскликнул Блюм.

— Бей гранатами! Глуши их, потом разберемся!

Еще несколько гранат, и МГ-42 наконец захлебывается.

— Ну, как? — поднимает голову Пайзанский. — Кажется, пулеметам капут?