«Нет», — раздался в ее голове полузабытый шепот. — «Они мертвы или умирают. Смотри глазами».

Чья-то рука коснулась ее ладони.

Арья моментально развернулась, но это оказалась всего лишь маленькая девочка. Бледная малютка в балахоне с капюшоном, который, казалось, был ей великоват и полностью ее поглотил. Он был черным с правой стороны и белым с левой. Под капюшоном оказалось изможденное скуластое лицо, впалые щеки и огромные черные глаза, которые были похожи на два блюдца.

— Не хватай меня. — Предупредила бродяжку Арья. — Последнего парня, который меня хватал, я убила своими руками.

Девочка произнесла несколько слов, но Арья ничего не поняла.

Она покачала головой. — Ты не говоришь на Общем языке?

Чей-то голос у нее за спиной произнес: — Я говорю.

Арье совсем не понравилось, как они все к ней подкрадываются. Человек в капюшоне оказался высоким и был одет в большую версию черно-белого балахона, надетого на девочке. Под капюшоном, кроме темноты, все, что ей удалось разглядеть — это мерцающее отражение красных свечей в его глазах. — Что это за место? — задала она ему вопрос.

— Это место покоя. — У него был мягкий голос. — Здесь ты в безопасности. Это дом Черного и Белого, дитя. Хотя ты еще слишком мала для того, чтобы искать милости Многоликого бога.

— Он что-то вроде бога южан — один с семью лицами?

— С семью? Нет. У него лиц без счета, малышка, столько — сколько звезд на небе. В Браавосе люди поклоняются тем, кому хотят… но в конце каждой дороги стоит Он, Многоликий, ожидая. Не бойся. Тебе он тоже когда-нибудь встретится. Тебе нет нужды бросаться в его объятья.

— Я пришла только чтобы разыскать Якена Х’гара.

— Мне не знакомо это имя.

Ее сердце екнуло. — Он был из Лораса. Его волосы были белыми с одной стороны и красными с другой. Он обещал научить меня своим секретам и подарил это. — Железная монетка была зажата в кулаке. Когда она раскрыла пальцы она прилипла к потной ладони.

Жрец внимательно изучил монетку, хотя и не попытался к ней прикоснуться. Бродяжка с огромными блюдцами-глазами тоже внимательно ее рассматривала. Наконец, человек в капюшоне произнес: — Назови мне свое имя, дитя.

— Соленая. Я пришла из Солеварен, что на Трезубце.

Хотя ей было не видно его лица, она почувствовала, что он улыбается. — Нет, — ответил он. — Назови свое имя.

— Голубок. — ответила она на этот раз.

— Твое настоящее имя, дитя.

— Моя мать называла меня Нэн, но они называли меня Лаской…

— Имя.

Она вздохнула. — Арри. Я — Арри.

— Уже ближе. А теперь правду?

«Страх ранит сильнее меча», — напомнила она себе. — «Арья». — Она прошептала это слово впервые за долгое время. Второй раз она выпалила его в полный голос: — Я — Арья из рода Старков.

— Да, это ты. — Произнес он. — Но Дом Черного и Белого не подходит для Арьи из рода Старков.

— Умоляю, — попросила она. — Мне некуда больше идти.

— Ты боишься смерти?

Она закусила губу. — Нет.

— Позволь нам взглянуть. — Жрец откинул капюшон. Под ним не оказалось лица, только пожелтевший череп с лоскутами кожи, едва державшимися на щеках. В одной из пустых глазниц извивался белый червь. — Поцелуй меня, дитя. — Прокаркал он. Его голос стал сухим и хриплым как смертельный скрежет.

«Он, что? Решил меня напугать?» — Арья поцеловала его туда, где должен был находиться нос, и попыталась откусить высунувшегося из глазницы червя, но он растворился как тень в руке.

Пожелтевший череп тоже пропал и вместо него показалось доброе лицо пожилого человека, который улыбался, глядя на нее. — Еще никто никогда прежде не пытался съесть моего червя. — Сказал он. — Ты голодна, дитя?

«Да», — подумала она. — «Но я жажду не хлеба».

Шел холодный дождь, раскрасивший стены и бастионы Красного замка в темный, словно кровь цвет. Королева, крепко держа за руку короля, вела его через грязную жижу на дворе, где их уже поджидали носилки. — Дядя Джейме сказал, что я смогу ехать верхом и бросать простолюдинам монетки. — Жаловался мальчик.

— Ты хочешь заболеть? — Она бы ни за что не стала рисковать. Томмен не такой крепкий каким был Джоффри. — Твой дедушка на небе хотел бы увидеть, что ты стал достойным королем. Не можем же мы появиться Великой Септе мокрыми и грязными. — «Достаточно уже одного того, что мне опять пришлось надеть траур». — Черный никогда не был ее любимым цветом. С ее светлой кожей, в черном она сама выглядела как какой-нибудь труп. Серсея встала за час до рассвета, приняла ванну и уложила прическу, поэтому у нее не было ни малейшего желания позволить дождю уничтожить плоды ее трудов.